Маленький лжец

– Что с тобой было? Как ты жил? Где был всё это время?

– Искупал вину, – хрипло ответил Нико.

Он выдавил улыбку, но дышать было трудно. Себастьян пытался пробудить в себе праведный гнев, но ничего не получалось. В голове снова и снова звучала последняя просьба отца. Разыщи своего брата. Скажи ему, что он прощён.

– Можешь перестать искупать вину, – наконец прошептал Себастьян.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга, пока не исчезли их возрастные морщины и седые усы. Себастьян и Нико снова были двумя маленькими братьями, которые лежали друг на друге, словно только что закончили мериться силой в своей комнате.

– Слушай, – голос Нико стал выше. – У меня есть документы Графа. Нацистские документы. С отпечатками пальцев. Они у меня в кармане, запомнил?

– Что?

– В моём кармане. Забери их.

– Позже отдашь.

Нико зажмурился.

– Вряд ли.

Себастьян сдвинулся с места и почувствовал на своей груди что-то тёплое и влажное – кровь, много крови. Она была липкой и связывала братьев вместе.

Нико перевернулся на спину, устремив взгляд в небо. Он получил две пули от Графа и теперь истекал кровью. Его рот приоткрылся в полуулыбке, словно что-то рассмешило его там, в облаках.

Внезапно рядом с ним возникла Фанни. Она наклонилась и, плача, обхватила его лицо ладонями.

– Нико! Нико!

– Нико! – повторил Себастьян.

В этот момент, чувствуя, как замедляется стук его сердца, Нико думал лишь о том, как хорошо, что они снова все втроём, как тогда, когда поднимались на Белую башню у залива. И когда всё, что он сделал за свою жизнь, – вся ложь и все бесконечные попытки загладить вину – пронеслось у него перед глазами, Нико понял, что дед был прав насчёт того узника, который упорно красил башню до тех пор, пока она не побелела достаточно, чтобы очистить его грехи.

Человек готов на всё ради прощения.

То, что произошло после, пока Фанни держала голову Нико, а Себастьян зажимал кровоточащую рану, едва ли поддаётся объяснению.

Старый крытый товарный вагон начал двигаться. Он скрипел по рельсам, медленно ускоряясь, два метра, потом пять, словно подъезжал к станции, вернувшись из долгого путешествия. Люди в толпе начали толкаться, и вскоре все изумлённо уставились на вагон, разинув рты.

Снежинки, словно пепел, кружили на ветру. Внезапно поезд остановился. Двери открылись. Фанни почувствовала, как Нико приподнял голову с её ладоней. Он долго смотрел на вагон, а потом улыбнулся, и по его щекам побежали слёзы, словно увидел лица всех, кого любил и кому лгал, и теперь они пришли забрать Нико домой.

Через несколько секунд он умер в объятиях женщины, которая его обожала, и на руках брата, который отпустил ему все его грехи. Всё это может показаться невероятным, но так оно и было. По правде говоря. Только по правде говоря.

И позвольте сказать…

С того случая в Салониках прошло много лет. И хотя, возможно, ничего столь волнующего, как тот день, в нашей истории уже не осталось, я должна закончить свой рассказ.

Мёртвые не лгут, но их правду должны узнать. Нико Криспис оставил после себя немало тайн. Его настоящая личность так и не была раскрыта в голливудском сообществе, поскольку единственными людьми, знавшими, кто такой Финансье, были Фанни и Себастьян. Студия закрылась под тем же покровом тайны, под каким работала, в качестве причины был назван «внезапный уход на пенсию основателя-затворника». Согласно чётким инструкциям Нико, которые были обнаружены в одном из конвертов в картотеке, его киномеханик, женщина по имени Фанни, должна была закрыть все текущие дела, расплатиться по оставшимся счетам и отозвать все платежи, что она и сделала.

Когда в квартиру Нико заказали грузчиков, Фанни пошла с ними. Она стояла в скромно обставленной спальне, где не нашла ничего интересного, кроме старой кожаной сумки в шкафу. Когда один из грузчиков спросил: «А что делать с вещами в подвале?», Фанни последовала за ним вниз по лестнице и вошла в тускло освещённую кладовку. И снова была ошеломлена.

Там, напротив полотна из серой ткани, стояли кинокамера на штативе, стул и осветительные приборы. На стеллажах были выстроены целые ряды синих металлических коробок, у каждой свой номер, и в каждой была киноплёнка.

– Ох, Нико, – прошептала Фанни.

В тот же вечер, в кинозале студии, Фанни намотала первую плёнку на бобину, включила проектор и увидела молодого Нико, – на вид ему было чуть за двадцать. Он смотрел прямо в объектив, на голове была копна светлых волос, а лицо ещё не было лишено юных мальчишеских черт. Нико заговорил: «Вот как я пережил войну…»

Фанни остановила фильм и тут же позвонила Себастьяну.

– Когда ты сможешь приехать в Калифорнию? – спросила она.