Маленький лжец

Удо частенько размышлял о том, как могла сложиться дальнейшая жизнь Нико. Он пощадил ребёнка. С тех пор каждый раз, когда Удо кого-нибудь убивал, он напоминал себе о том единственном акте милосердия и хвалил себя. Тот короткий период времени, что они жили вместе в доме на улице Клейсурас, был самым близким к родительству опытом в жизни Удо, и он до сих пор вспоминал ту ночь, когда читал Нико книгу на немецком, и вечер, когда Нико принёс Удо горячее полотенце от головной боли. Теперь же, увидев железнодорожную платформу, Удо вдруг осознал, что последними его словами в адрес мальчика, кажется, была фраза «безмозглый еврей». Ему даже почти стало совестно.

Американская жена Удо Памела уже пару раз заговаривала о детях, но Удо не собирался заводить с ней ребёнка. В родословной Памелы были отец-ливанец и бабка с сербскими корнями. Давать жизнь какому-то беспородному псу в планы Удо не входило.

Он коснулся своего седого парика и водружённой на него шляпы. Голова чесалась, в парике было ужасно неудобно, но без маскировки никуда, убеждал себя Удо. Брат дважды узнал его. Только дурак повторяет свои ошибки.

Когда толпа добралась до вокзала, участники марша распределились вдоль платформы в ожидании начала церемонии. Удо удивился, заметив в пятидесяти метрах от железнодорожных путей настоящий деревянный вагон для скота вроде тех, что использовали нацисты для перевозки евреев в концлагеря. На нём, как на музейном экспонате, висела табличка. Рассматривая вагон, Удо вспоминал его габариты: длину, ширину – и количество евреев, которые, по его расчётам, должны были уместиться внутри. Восемьдесят семь, если не изменяет память, хотя Удо с гордостью пихал туда больше сотни.

Установка сцены и микрофона завершилась, и один из организаторов попросил родственников пленных евреев по очереди выходить вперёд, называть имена тех, кого они потеряли, и возлагать гвоздики к железнодорожным путям.

Старушка в сером пальто вышла первой.

– На этой платформе сорок лет назад я потеряла своего мужа, Аврама Джахона, – сказала она. – За неделю до смерти он отправил меня в Афины, чтобы спасти. Нацисты забрали его. Больше я его не видела. Да хранит Господь его душу.

Она бросила гвоздику на пути и сошла со сцены. Следом за ней вышел худой мужчина средних лет с аккуратно подстриженной бородой.

– На этой платформе я потерял своих родителей, Элияху и Лоуху Хули…

Удо вздохнул. Ну что за драма. Дрожащие голоса. Слёзы. Они хоть представляют, как много сил было положено на то, чтобы спланировать и организовать отправление тех поездов? Сколько было оформлено бумаг и брошено человеческих ресурсов?

– На этой платформе я потерял своего прадеда…

– На этой платформе я потеряла трёх своих тётушек…

Удо покачал головой. В том, в чём эти люди видели скорбь, он видел повод для гордости, в том, в чём они видели трагедию, он видел успех. Удо держал в руках воздушный шар с надписью «Никогда больше». Как нелепо. В его планы входило совершенно обратное.

Скорбящие выстроились в очередь, и Удо заметил, что Охотник и Брат заняли свои места в конце толпы. Когда они подойдут к сцене, размышлял Удо, он выстрелом в голову убьёт первого, а затем прикончит второго, стоящего на два шага позади. Удо прокладывал путь через толпу, пока наконец не нашёл оптимальный угол для выстрела.

– На этой платформе я потерял своего дядю Морриса…

– На этой платформе я потеряла сестру Виду…

«Продолжайте ныть, евреи», – сказал про себя Удо. Он сжал пистолет в кармане куртки. Как приятно касаться стали. Приятно давать отпор. Спустя три года, проведённых в бегах от этих еврейских крыс, приятно наконец оказаться в роли преследователя.

Пути всё помнят

В мире есть четыре стороны света. И четыре времени года. Есть четыре основных арифметических действия и четыре оболочки Земли. В Библии говорится о четырёх райских реках. И четырёх ветрах. В колоде карт четыре масти. Четыре колеса у машины. Четыре ножки у стола.

Четыре – это основа. Четыре – это баланс. Четыре – это полный круг в бейсболе, четыре базы, которые нужно пробежать, чтобы оказаться «дома».

Пришло время и нам вернуться домой.

Вот и настал конец нашей четырёхугольной истории.

Себастьян держал охапку красных гвоздик

По одному цветку для родителей, бабушки и дедушки, близняшек, дяди и тёти. Когда очередь подошла к концу, Себастьян почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Повернувшись, он увидел Фанни и Тию. Фанни приобняла его и смахнула слезу.

– Я очень тобой горжусь, – сказала она. – Ты молодец, что делаешь всё это.

– И я, – сказала Тиа.