Маленький лжец

Себастьян почувствовал, как закололо в горле.

– Спасибо, – прошептал он.

Фанни протянула ему гвоздику.

– Для твоего брата.

Себастьян помешкал, а потом взял цветок.

– Теперь твоя очередь, пап, – сказала Тиа.

Поднялся сильный ветер, белые воздушные шары раскачивались на ветру. Себастьян прошёл по платформе и остановился у микрофона. Он взглянул на небо и увидел нечто необычное: в воздухе кружились снежинки. Снежинки? В марте? Он наклонил голову набок, как бы с любопытством, и почувствовал, как одна из них приземлилась ему на нос – маленькая, холодная и мокрая.

В десяти метрах от толпы Удо Граф сунул руку в карман куртки

Наконец-то. Отличный обзор. Ещё немного, и он покончит с этой еврейской грязью, которая разрушила его жизнь. Сначала Брат, потом старик. Одно небольшое движение рукой, и всё будет кончено.

Себастьян открыл рот, чтобы произнести речь, – он собирался начать той же фразой, что и остальные. Слова эхом разнеслись по толпе.

– На этой платформе…

Удо поднял взгляд. Себастьян тоже. Потому что слова произносил не Себастьян – чей-то другой, мужской голос раздавался из громкоговорителей, в которые нацисты когда-то объявляли об отправлении поездов.

– На этой платформе… Я нагло соврал вашим семьям! – гремел голос. – Убедил их, что опасности нет! Сказал, что они едут в хорошее место! И что у них будет работа и они воссоединятся со своими семьями!

Извините. Это была неправда.

Толпа притихла. Все завертели головами. Впервые в жизни Себастьян, Фанни и Удо Граф одновременно подумали об одном и том же:

Нико.

– На этой платформе я обманул собственный народ. Всех, кого знал. Всех, кого любил. Я смотрел, как их забирают, и продолжал верить в то, что говорил.

Но меня тоже обманывали. Меня убедили, что я говорю правду. И что мой семье тоже ничего не грозит.

Пауза.

– Но и это было ложью.

Себастьян вытягивал шею и вертелся, отчаянно пытаясь определить, откуда доносится звук. Внутри закипала ярость, а меж тем голос не замолкал.

– Многие люди несут ответственность за ужасы, которые здесь происходили. Но один человек виновен больше остальных. Его звали Удо Граф. Он был нацистом и шутцхафтлагерфюрером. Это он организовал те убийства.

Удо застыл в толпе, его рука продолжала сжимать пистолет в кармане куртки.

– Он отправил наши семьи в гетто. Отослал в Аушвиц. А в Аушвице приказал убить их, словно они скот. Их расстреливали. Травили газом. Тела наших родственников не хоронили – их просто сжигали дотла.

Удо почувствовал, как под париком катятся капельки пота.

– Но вы должны знать, что правосудие восторжествовало. Удо Граф мёртв. Погиб от рук храброго еврея. Он умер, так и не исполнив свои гнусные мечты. Er starb als Feigling. Er starb allein. Он умер трусом. Умер в одиночестве.

Удо больше не мог это выносить. Он сорвал с себя шляпу и парик, отпустил воздушный шар и вынул пистолет.

– Это ложь! – закричал он. – Лжец! Ты лжёшь!

* * *

То, что происходило дальше, длилось меньше девяти секунд, но ощущалось как затянувшийся сон. Себастьян увидел взлетающий белый шар, а под ним – Удо Графа, размахивающего пистолетом. Услышал, как Фанни выкрикнула его имя. Увидел, как повалился на землю Охотник. А потом, перед самым выстрелом, кто-то сшиб Себастьяна с ног и придавил к платформе, из-за чего гвоздики в его руках разлетелись в разные стороны.

От удара у Себастьяна потемнело в глазах. Он хватал ртом воздух. Лёжа на спине и ощущая холодный бетон, открыл глаза и увидел лежащего на себе светловолосого мужчину – и лицо, которое он узнал бы и тогда, сорок лет назад, и в будущем, сорок лет спустя.

– Ты! – задохнулся Себастьян.

– Прости, брат, – прошептал Нико. – Я знал, что он сюда явится. Мне нужно было выманить его.

– Граф?

– Теперь он твой. Можешь передать его в руки правосудия.

Трое мужчин в толпе повалили Удо на землю. Ещё один наступил ему на руку, а подбежавший полицейский забрал у него пистолет. Тиа стояла на коленях, кричала и удерживала Фанни, которая рвалась вперёд, пытаясь добраться до двух сцепившихся на платформе мужчин.

Себастьян чувствовал на себе вес брата и от изумления едва мог говорить. Удо Граф и Нико? Парочка, которой он был одержим всю свою взрослую жизнь? Наконец-то он добрался до обоих. Но не так, как это было в его воображении.

– Значит, это правда ты?

– Да, я, – буркнул Нико.

Себастьян пытался привыкнуть к голосу Нико. Последний раз он слышал его, когда тот был ещё ребёнком.

– Я ненавидел тебя, Нико. Все эти годы.

– Это уже неважно, брат.

– Важно. Правда важна.

– О чём ты?

– О том, что ты солгал нам. Почему ты это сделал, Нико? Почему помогал им?

Нико поднял голову.

– Чтобы спасти нашу семью.

Себастьян напряжённо моргнул.

– Чего?

– Граф сказал, что вы все вернётесь домой. Он обещал, что мы снова будем вместе.

– И ты ему поверил? Ради Бога, Нико, они же нацисты!

Нико вздохнул.

– Я был ребёнком.

Себастьян почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, – как будто пелена многолетнего напрасного гнева таяла прямо у него на глазах.