Маленький мудрец

Однако вскоре вернулся Паша и… заревновал. Нет, разумеется, не к Рае, с которой мы замечательно ладили. Потому что, посудите сами: Рая – метр семьдесят – и я. Он ревновал меня к слонихе… ну и, конечно к успеху в его номере. Я, по просьбе Клеймана, выходил несколько раз вместе с ним. Между прочим, я его понимал. Ведь мы, артисты… Для нас свой номер – как своя семья. А Дрой в сущности и была членом Пашиной семьи. Он получил ее в четырехмесячном возрасте, кормил, мыл, чистил и учил, учил. И сделал из нее артистку. Я уже к тому времени знал многих дрессировщиков. Многие из «кнута и пряника» принципиально предпочитали «кнут». Паша же баловал Дрой, и она никогда его не подводила. Детей у них с Люсей не было, так что «слонишка», как они ее ласково называли, и была их ребенком. Только что жила не в квартире, а в клетке. Так Паша часто вместе с ней в клетке и ночевал на раскладушке. Слоны вообще могут спать и стоя, и лежа. Дрой, когда ночевала одна, укладывал ась на бок часа на четыре. Когда Паша оставался с ней, дремала, стоя рядом с его раскладушкой, – охраняла. Однажды Клейман подошел утром к клетке и стал Пашу за что-то ругать. Дрой растопырила уши, задрала хобот и издала трубный звук – угрожала Клейману. Клейман сказал сердито: «Зайди ко мне в кабинет. Поговорим без адвокатов». Так что чувства Паши я понимал. И когда Паша добился перевода вместе с Дрой в другую труппу, я к этому тоже отнесся с пониманием. Настал момент прощания со слонихой. Я тихонько скомандовал: «Даун!», и слониха стала передо мной на колени, а потом безо всякой команды наклонила голову, чтобы я смог прижаться к ее щеке. Я прижался к ней и почувствовал влагу. Я решил, что слониха плачет, и сам, честное слово, прослезился. Потом я вычитал, что у слонов есть на щеке дырочка в коже для потовыделения, так что все не столь романтично. Но все равно трогательно, согласитесь.

Я помолчал немного и развел руками:

– Ну вот… Вот вам некоторые цирковые истории…

– Послушайте, у вас столько… и такая наблюдательность… Вы должны писать – у вас получится.

– Да нет, у меня нет такой цели. И потом рассказать одно, написать – другое. Вот вы пишете здорово. И лаконично, и страстно.

Все шло по плану. Я не разочаровал журналистку, напротив, расположил ее к себе. Поняв, что рассказ мой закончен, Наталья Николаевна выключила диктофон. А я спросил, как бы просто так, как бы, между прочим:

– Вы будете продолжать эту тему о скинхедах?

– Нет, не буду.

– Как? Вы разуверились в актуальности?

– Нет. Я боюсь.

– Вам угрожали?

– Да, но не в этом дело. Кому только не угрожали из наших журналистов! Не в этом, не в этом дело, хотя у меня дети… Вот вы живете один…

– Я вдовец.

– Простите, пожалуйста.

– Конечно. Вы ведь не знали.

– Да-да. Но повторяю, дело не в этом, не в угрозах даже. Дело в том, что можно здесь попасть в такую историю, к которой я не готова.

– Криминал?

– Не знаю, нет, не криминал, хотя… Вот послушайте. После вопиюще несправедливого суда одного из четверых избежавших наказания убили.

– Да что вы говорите! – притворно удивился я.

– Да. Убили. А через некоторое время убили второго.

Я больше не комментировал. Ждал, что будет дальше.

И дождался. Она сказала:

– Недавно мне позвонили. Приятный мужской голос с легким кавказским акцентом удостоверился, что я – это я, и произнес такой примерно текст: «Мы считаем вас своим союзником в деле торжества справедливости. Мы имеем отношение к смерти двух подонков, которых вы знаете. И мы хотим, чтобы вы сообщили об этом читателям своей газеты». Я в газете с чем только не встречалась, но здесь растерялась и спросила, как они себе это представляют. Он продиктовал мне номер телефона и сказал, что если я и мой редактор согласны, надо будет позвонить по этому телефону, и мы получим дискету с меморандумом и этот меморандум опубликуем. Номер был, разумеется, сотовый.

– И что? – спросил я.

– И ничего. Я поняла, что это – партизанская война против судебного произвола. Я не желала быть втянутой в партизанскую войну. Партизанские войны ничем не кончаются, кроме смерти.

Я спросил как бы между прочим:

– А номер телефона выбросили?

Она удивилась:

– А зачем вам?

– Я стараюсь присматриваться к тому, что попадает в поле моего зрения. Может быть, позвоню, побеседую с человеком…

– Похоже, вы все-таки готовите себя к литературной деятельности.

Я дипломатично пожал плечами.

– Номер я помню наизусть.

– У вас такая память?

– Да: природа плюс профессия… Записывайте.

Я записал.

Разумеется, я внешне был хладнокровен, равнодушен, анемичен и утомлен. Я был близок к тому, чтобы зевнуть от скуки. Разумеется, внутри у меня все ликовало. Номер телефона – это был настоящий успех на пути освобождения моего друга.

Вскоре Наталья Николаевна ушла, сердечно со мной распрощавшись.

Рыцарские войны