«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

Подполковник пытался отбиться и отступить без особых потерь: «Раньше мы читали самые противоречивые мнения критиков о советской литературе. И мне казалось, что поскольку у меня есть свое суждение, то пусть себе пишут что хотят, а я буду оставаться при своем мнении. Но так как наша задача доносить политику партии до масс, мы не всегда можем и должны свои личные, субъективные мнения считать законом». Егоров пытался легализовать как раз ту самую пресловутую «двойственность чувств» – для себя и для общественности, с которой уже начали активно бороться. Подполковника поправили: нужно быть таким, чтобы «партийное мнение стало твоим личным мнением». Когда поняли, что офицер не торопится каяться, помели по сусекам и припомнили другие недозволенные речи: «ТАСС – это самое захудалое агентство в мире», «следует иметь два агентства, чтобы они между собой соревновались»371. Оценив, наконец, ситуацию, Егоров начал каяться и объяснять. Но это не помогло

372. Через два месяца Егорова убрали из СВАГ от греха подальше. Он был откомандирован в Советский Союз в один из внутренних военных округов373

.

«Нездоровые» высказывания, проговорки, неправильные мысли, которыми продолжали делиться вслух, не обращая внимания на последствия, выглядят сегодня несколько безумными. Хотя сваговец, человек, безусловно, опытный и бывалый, должен был действовать с известной долей автоматизма. А у него вдруг отключался самоконтроль. Феномен расторможенного сознания мог возникнуть лишь при определенных обстоятельствах и условиях, например при эмоциональном потрясении от тяжелых вестей из дома, пережитой обиде и унижении, в приступе дружеской откровенности, во время застолий. Нередко мы сталкиваемся с явлением, которое можно назвать антисоветским алкогольным раскрепощением. В таком состоянии человек терял бдительность. И тогда можно было услышать: «Чихать я хотел на Ваше [партийное] бюро!»374 Подполковник К. «перед отъездом был в гостинице УСВА пьяным и там наговорил такой антисоветчины, что подлежал привлечению к партийной ответственности». На чем и настаивал на одном из партактивов заместитель военного коменданта района Цербст, возмущенный примирительным отношением партийной комиссии к провинившемуся. Комиссия предпочла замять дело и не портить боевому офицеру карьеру, тем более что он и так отбывал в СССР

375.

Как видим, крамольное поведение могли и простить, а высказывание – пропустить мимо ушей. Но только в том случае, если ты не попадал под колеса какой-нибудь идеологической кампании. Когда бьют барабаны идейной борьбы, в ряды правдолюбцев встают десятки добровольцев. Кампании выдвигают в первые ряды людей особого психологического склада, склонных к доносительству в силу очень разных причин. Некоторые счастливы быть востребованными. Неудивительно, что идеологические кампании в СВАГ расширяли зону бдительности и социального контроля, с каждым годом сокращая пространство приватности. То, что можно было себе позволить в короткий период послевоенной «расхлябанности», по истечении нескольких лет оказалось под запретом. Правила игры постоянно менялись. Идеологические претензии к личности делались все более непредсказуемыми. Может быть поэтому, несмотря на приговоры военных трибуналов за антисоветчину, предостережения, персональные дела и пугающие приказы, сваговцы постоянно попадались на неосторожных высказываниях. Еще вчера тебя слушали и даже поддакивали. А уже сегодня докладывали о твоих речах парторгу, замполиту или в «органы».

Дать количественную характеристику распространенности «мыслепреступлений» в СВАГ мы, разумеется, не можем. Но и оценить количественно «всенародную преданность» идеям коммунизма тоже невозможно. Смешно было бы аргументировать эту преданность цитатами из партийных отчетов и политдонесений, повторяя клише и штампы советской пропаганды. Авторы партийных документов не стремились всерьез фиксировать настроение молчаливого и пассивного большинства. Политработники старались приспособить свои донесения и отчеты к ожиданиям начальства. В большинстве случаев они интерпретировали как лояльность и «здоровое настроение» молчаливое равнодушие своих подопечных. Тем более важны для понимания эпохи позднего сталинизма рассмотренные нами редкие вспышки «открытой антисоветчины» в среде коммунистов. А ведь существовал еще и скрытый негативный фон.