«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

Обвинитель осудил Шнитке за «дискредитацию советского искусства» и вынес приговор его работам: «Альбом представляет из себя идейно чуждый политически вредный документ, уродливо, в искаженном виде изображает советскую действительность, дискредитирует нашу Родину и изобразительное искусство, тенденциозно показывает советских людей как страшно диких, мрачных и примитивных. Слово „советское“ автор ни разу не употребляет. Альбом Шнитке проникнут гнилым упадничеством»519. Все обвинения, озвученные Кривопаловым (чуждый, идейно-враждебный, политически вредный, идейно пошло, убого и вредно, безыдейность, упадничество, формализм, пошлость, аполитичность, тенденциозен, низкопоклонство, извращение, уродливо, гнилой либерализм, развращенный идеологически, политическая ошибка…), встречаются в постановлениях ЦК ВКП(б) по идеологии. Они не были открытием майора.

Спор во время обсуждения на партбюро разгорелся вокруг формулы обвинения – «политическое легкомыслие», «политическая беспечность» или серьезная «политическая ошибка». Дымшиц упирал на свое легкомыслие, скорее «недомыслие», Кривопалов усиливал обвинение, требуя, чтобы действия Дымшица, позволившего опубликовать «политически вредный альбом гравюр Шнитке», были расценены как «игнорирование указаний ЦК ВКП(б)». Его особенно задевало то, что Дымшиц сопротивлялся, увертывался от критики, не хотел каяться, как положено. А признание должно было быть формализовано, определено в русле партийной лексики, от формулировок зависело многое. Партбюро, назвав издание «Альбома гравюр» политической ошибкой, все-таки не пошло на поводу у Кривопалова. Содеянное Дымшицем было названо «политической беспечностью и притуплением партийной бдительности». Однако, вероятно, не без нажима со стороны майора партбюро рекомендовало вынести Дымшицу выговор с занесением в учетную карточку520. А это уже был тяжелый удар.

5 апреля 1948 года состоялось общее партийное собрание Управления информации СВАГ, на котором рассматривалось персональное дело А. Л. Дымшица. На окончательное решение повлияло выступление С. И. Тюльпанова, заявившего, что Дымшиц «переоценил свои возможности… поступил нескромно… нельзя хвататься за все виды искусств». Но, учитывая его заслуги, «упорную работу на протяжении 3-х лет в Управлении», предложил вынести выговор без занесения в учетную карточку521

. Собрание 51 голосом против 49 поддержало Тюльпанова. Без занесения – значит, дальше дело не пойдет!

Кривопалов стал подполковником. И осенью 1948 года вновь вступил в бой. 27 октября на очередном партсобрании Управления информации СВАГ рассматривался вопрос о работе Дома культуры СССР. Под огнем критики Кривопалова оказался выпущенный Домом культуры сборник «30 лет советской поэзии», который консультировал и редактировал все тот же А. Л. Дымшиц522. В сборник попали авторы, «связанные с космополитизмом и формализмом», – М. Алигер, П. Антокольский, Б. Пастернак, И. Сельвинский, а вот М. Горького, С. Щипачева, К. Симонова и даже гимна СССР там не оказалось!

В начале января 1949 года Кривопалов указал на ошибки А. Л. Дымшица, разрешившего показ оперы Римского-Корсакова «Царская невеста». В ней прозвучала «политически вредная ария Лыкова», приехавшего из Германии и восхвалявшего «все заграничное»523. Однако партбюро вновь смягчило идеологические инвективы Кривопалова, свело все к рабочим вопросам и ушло от политических обвинений. Дымшица, правда, предупредили, что при повторении подобных ошибок будет поставлен вопрос об освобождении его от обязанностей начальника отдела культуры524

.

В конце января 1949 года ЦК ВКП(б) усилил идеологический прессинг. «Правда» опубликовала редакционную статью «Об одной антипартийной группе театральных критиков»525. На первом месте оказался вопрос о борьбе с космополитами. 8 марта 1949 года на партийном собрании Управления информации СВАГ обсуждался вопрос о новых задачах «в связи с разоблачением антипатриотической деятельности группы буржуазных космополитов»526. Тюльпанову на собрании пришлось признаться, что и «в нашей среде имелись беспачпортные бродяги, о которых гневно говорится в [кинофильме] „Суд чести“»527.