Малиновский. Солдат Отчизны

Не мог не думать обо всём этом и Родион Яковлевич Малиновский. Различие между ним и многими другими ответственными руководителями состояло лишь в том, что если те, другие, возможное своё смещение переживали как личную трагедию, едва ли не конец света, то Родион Яковлевич исповедовал бесшабашный постулат молодых лейтенантов, который ему всегда помогал в трудных жизненных ситуациях: «...Дальше Кушки не пошлют». Малиновский прекрасно понимал, что новые власти поспешат прежде всего выдворить из своих коридоров таких министров, как министр обороны, министр внутренних дел, председатель Комитета государственной безопасности. Хотя что касается последнего, то на этом посту, конечно же, останется Владимир Ефимович Семичастный, успешно проведший операцию по «изъятию» «курортника» Хрущёва из Сочи, где тот наслаждался отдыхом на берегу благословенного Чёрного моря. В Министерство внутренних дел же давно прочили личного друга Брежнева, Николая Анисимовича Щёлокова, они сошлись ещё в Днепропетровске и Молдавии, где были на высоких партийных постах.

«Ты тоже непременно будешь заменён, — говорил себе Малиновский. — И самый вероятный кандидат на твоё место — Гречко. На Южном фронте он командовал 18-й армией. А начальником политотдела кто у него был? Леонид Ильич Брежнев, полковник. Выходит, фронтовым цементом скреплены. Только вот какой из Гречко министр обороны...»

В один «прекрасный день» позвонил Штоляков. Он предложил проехать к нему на дачу, чтобы прогуляться по лесу, благо денёк выдался на славу. Малиновский согласился, тем более что по времени был как раз обеденный перерыв, и старые друзья отправились за город. Вскоре они были уже на лесной просеке, освещённой нежарким осенним солнцем.

— Ну, теперь-то ты убедился, Родион, какой я провидец? — начал Штоляков, прямо-таки сгорая от нетерпения. — Вспомни-ка нашу зимнюю рыбалку! Что я тебе говорил? Где ныне пребывает великий и мудрейший Никита? Где-нибудь на захудаленькой дачке. Дворец-то у него отобрали, это у нас мигом, не заржавеет! Пыльным мешком накрылся Никита! Кому первая чарка, тому и первая палка!

Родион Яковлевич устало поглядывал на друга: эту ночь он, как и предшествующую, спал плохо и беспокойно, всё думал, пока не приказал самому себе прекратить эти треклятые раздумья. Хотелось скинуть с себя всё, что навалилось в эти тревожные дни, и не касаться неприятных до тошноты тем. Но Штоляков-то примчался, видно, вовсе не для того, чтобы говорить о погоде, декламировать лирические стихи и восхищаться красотой русского леса.

— Молчишь, делаешь вид, что всё тебе до лампады? А я вот не хочу молчать и не буду, потерпи меня, подлеца. Я торжествую, да и как можно не торжествовать, когда такой пенёк с дороги сковырнули! Это, брат, победа, да ещё какая! Почище, чем ты одерживал на своих фронтах! — Дмитрий Тимофеевич и впрямь был доволен. — И я, не скрывая, горжусь, что я тоже участник этого переворота.

— А тебе не кажется, Дмитрий, что такие исторические встряски не столь уж безобидны и вряд ли способствуют прогрессу? Может, наоборот?

— Во всяком случае, хуже не будет! — заверил Штоляков. — Куда уж хуже, дальше некуда. Самое страшное в нашем государственном устройстве — это если уж самый последний дурак взгромоздится на вершину власти всерьёз и надолго. Страшно подумать, куда бы нас завёл этот Иван Сусанин! В болота непроходимые, вот куда! Да ещё и мировую войну накликал бы на наши головы. Стыдоба одна, а не лидер. Он же великую державу представлял! А как на его рожу глянешь, сразу понимаешь, что рожа эта на оплеуху напрашивается. — Штоляков немного помолчал, довольный сравнением. — Ладно, хватит. Ну его к чертям собачьим, ни говорить, ни думать о нём не хочется. Давай-ка лучше о себе подумаем.

— Тебе-то что о себе думать, — улыбнулся Малиновский. — Ты-то теперь высоко взлетишь. Заслужил.

— А вот и не угадал! Только ты смотри не падай: ухожу я из ЦК, по доброй воле ухожу. Не могу я больше в этом зверинце, право слово, не могу. Дышать там нечем. Хоть глоток бы воздуха — свежего, ядрёного, вот как в этом лесу!

— И куда ты теперь?

— На вольные хлеба. Не получился из меня политик, спину не умею изгибать, позвоночник подвёл. Я вот за тебя беспокоюсь, сам знаешь почему.

— Не надо за меня беспокоиться. Сколько лет я уже лямку тяну? Пора кому-нибудь помоложе впрягаться.

Штоляков хитровато прищурился: