Разумеется, главным виновником происшедших драматических событий был Генеральный штаб, но Малиновский, тяжело переживая случившееся, ругал самого себя:
«Это твоя вина, дорогой товарищ. Что-то на этот раз, вопреки своим принципам, ты оказался слишком послушным. А надо было доказать Антонову, что такие «лихие» манёвры в ходе боя могут привести к срыву всей операции. Война — это не игрушка, и тут всяческие капризы неуместны. Конечно, приказ есть приказ, но ведь можно было, даже приняв его к исполнению, потом оправдаться невозможностью его реализации. Забыл ты, Родион, мудрый завет Суворова. А ведь он учил: «Если тебе командуют направо, а ты в бою видишь, что надо повернуть налево, — поворачивай налево». Ставка отсюда за тысячи километров, а у тебя здесь всё перед глазами. Впредь тебе наука...»
Отчаянными усилиями выправив положение, фронт продолжал решительное наступление. 5-й гвардейский танковый корпус 26 августа ворвался в Фокшаны и вскоре Фокшанские ворота были преодолёны.
Выполняя приказ Малиновского, танкисты Кравченко направились к Плоешти. Тут отличились и пехотинцы. 6-я гвардейская мотострелковая бригада полковника Осадчего за полсуток совершила семидесятикилометровый марш от Бузэу до Плоешти.
Глазам наступавших предстало страшное зрелище: Плоешти был весь в клубах огня и дыма. Это немцы, отступая, взорвали нефтеперегонные заводы и нефтеналивные баки. Сапёрные части взялись за тушение пожаров, работа была опасная. К этому адскому труду подключили и пленных немцев.
Два танковых корпуса из армии Кравченко неудержимо рвались к Бухаресту. Накануне Кравченко получил приказ Малиновского:
И вот 31 августа 1944 года войска 2-го Украинского фронта вошли в Бухарест. Ослепительно сияло солнце, десятки тысяч жителей румынской столицы вышли на улицы. Войска шли через живой коридор восторженных людей, осыпаемые букетами цветов. Нескончаемо звучали крики «ура!» и здравицы в честь Красной Арии — армии-освободительницы. По улицам к центру города катились танки с гвардейцами на броне, самоходные артиллерийские установки, пушки, гаубицы.
Это была великолепная победа, венец Ясско-Кишинёвской операции. В её честь Москва снова дала 24 залпа из 324 орудий.
...За три дня до взятия Бухареста произошло непредвиденное событие. Малиновский решил облететь передний край наступления на самолёте ПО-2, который на фронте окрестили «кукурузником» за его способность летать на предельно низких высотах и садиться хоть на кукурузное поле.
Родион Яковлевич любил этот самолёт, созданный ещё в 1928 году знаменитым конструктором Николаем Николаевичем Поликарповым. Пусть фанера, пусть обит всего лишь перкалем — тонкой хлопчатобумажной тканью из некручёной пряжи, пусть без закрытой кабины, «небесный тихоход», зато куда более скорое средство передвижения, чем автомобиль, — всё же почти двести километров в час. К тому же может обмануть зенитки, прижимаясь к земле. Да и специально оборудованные аэродромы ему ни к чему: сядет на любой пятачок.
Перед взлётом пилот вручил командующему большие круглые очки со стёклами, схожими с иллюминаторами, и кожаный шлемофон с подшлемником из шёлковой ткани.
Малиновский занял место на сиденье позади пилота.
— Товарищ командующий, прошу пристегнуться, сейчас взлетаем.
Самолёт, подпрыгивая на неровностях поляны, враскачку устремился вперёд и после короткого разбега легко взмыл в небо. Воздушная струя туго ударила в лицо, и Малиновский ощутил то, что ощущает любой лётчик, — пленительное чувство высоты.
Нагнув голову, Родион Яковлевич пристально следил за тем, что происходило на земле. Вот наконец показалась широкая лента Прута, стали отчётливо видны группы вражеских войск, в суматохе переправлявшиеся через реку. И тут вдруг по крыльям и фюзеляжу самолёта, будто градины, забарабанили пули. Пилот мгновенно рванул рукоять управления на себя, и самолёт послушно пошёл вверх, набирая высоту и стремясь уйти от обстрела.
Но пуля всё же достала командующего. Малиновский ощутил удар в спину и почувствовал, как по телу потекла кровь...
Когда приземлились, Родиона Яковлевича незамедлительно отправили в медсанбат. Рана оказалась довольно серьёзной. После перевязки Малиновский, отлежавшись, отправился на командный пункт армии. А в конце дня пожелал видеть пилота ПО-2.
Тот вскоре явился — молодой, загорелый.
— Молодец, майор. Не растерялся.
— Как учили, товарищ командующий. Сделал, что мог.
— За это тебе великое спасибо. — Малиновский приказал адъютанту записать фамилию пилота.
— А в обшивке, товарищ командующий, двадцать шесть пробоин, — улыбнулся лётчик, будто сообщая что-то приятное.