Малые Боги. Истории о нежити

Щекотун маленький, а щекотухи у него длинные и тонкие, куда угодно достанут.

Андрюшка изловчился и щекотуна схватил. Сразу стало легче. Только что с длинными щекотухами делать?

Подумал и запустил одну под одеяло к Максимке. Максимка ногу почесал, потом вторую… и затылок. Андрюшка щекотуху на спину запустил, но Максимка и там достал. Он изворотливый, везде достать может.

Андрюшка подумал и решил, что друга надо оставить в покое. А вот Кольку следует исщекотать что есть сил. Колька здоровенный, но плакса. Он Андрея бьет, а потом сам на него ябедничает. Такого не жалко.

Андрюшка толком расщекотаться не успел, как Колька проснулся и заревел басом. Полина Игнатьевна тут же вскочила.

– Что с тобой?

– Щекотно!

Полина Игнатьевна принялась Кольку чесать, чтобы он не ревел. Андрюшку так ни разу не чесанула, а Кольку – пожалуйста.

Андрей вроде бы спит, а сам все понимает. Хотел было Кольке еще одну щекотуху запустить, самую чесучую, от какой простые почесывания не спасут, да раздумал: еще перебудит своим ревом всю группу. Оставил Кольку в покое, тот уснул, и Полина Игнатьевна сразу уснула. Андрюшка тоже спит, но раздумывает, что дальше делать.

Осторожно пустил тонкую щекотуху под одеяло Маше. Маша мягкая, теплая, даже чесаться не стала, повернулась на другой бочок и дальше спит. К ней бы не щекотухой, а ладошкой дотянуться, но никак, через две кровати.

С огорчением оставил Машу и запустил самую цеплючую щекотушину к Полине Игнатьевне. Та почесала одну ногу, вторую… затылок, а спину не достать. Полина Игнатьевна – не Максимка, она толстая. Пришлось вставать, идти куда-то за большим махровым полотенцем, растирать спину. А Андрюшка еще подпустил щекотушек. У щекотуна их много.

– Что за несчастье? – стонет Полина Игнатьевна. – Исчесалась вся, словно блохастая собака!

Какое же несчастье? Это щекотун напал. Повернись на другой бок и спи себе спокойненько.

Живи, пёся

Унылая серая равнина без единого ориентира, из конца в конец усыпанная реголитом, напоминающим раздробленный асфальт. Такой пейзаж способен мгновенно нагнать грусть на кого угодно. И даже не вздохнуть от тоски: на Луне нет воздуха, нечем вздыхать.

Каких-то четыреста лет назад все было иначе. Тучные нивы, бурные моря, полные левиафанов, селениты, словно испуганные навеки неясно чем, и висящая в небесах прекрасная Земля, такая близкая и далекая. Один взмах могучих крыльев – и ты на Земле. Теперь иное дело: где нет воздуха, крылья не помогут.

Это ученые, безжалостное племя астрономов, доказали, что на Луне воздух и вода отсутствуют, а значит, нет лесов и изумрудных океанов, нет хрупких белолицых красавиц, нет вообще ничего, кроме серого реголита. Поначалу Семаргл не обращал внимания на мудрствования астрономов, которых он по привычке полагал звездочетами. Мало ли что они придумают? Простой народ при виде таких пальцем у виска крутит. Но постепенно все больше людей соглашались со скучными выкладками звездочетов, и в один недобрый день Семаргл обнаружил, что воздуха и впрямь нет, дышать нечем.

Земные псы, даже те, что на цепи сидят, могут хотя бы на Луну повыть, а что Семарглу делать? Без воздуха не повоешь – ни на Луну, ни тем паче на Землю.

Мог бы – помер бы с тоски, но от бессмертного это дело не зависит. Есть такое гадостное слово – «фольклор», которого ни в славянском, ни в персидском языках, бывших для Семаргла родными, нет и не было, но это слово держит крепче цепи и не дает Лунному псу истаять в небытии. Был бог, стал фольклорный персонаж – есть ли что позорней?

Земля голубым диском висит в небесах. Что на ней делается, видно смутно. В те времена, когда Земля и впрямь была плоской, Семаргл мог разглядеть на ней каждую былинку, любую букашку. Пришли новые времена, Земля стала не той, и глаза не теми. И все же там блеснуло что-то малой искрой, заставив сердце забиться с перебоями.

* * *

Морковью Ульяна начала заниматься, когда почва еще не прогрелась как следует. Перекапывала грядку, потом с тачкой ездила на горушку, где все брали для своих нужд песок. За раз больше полутора ведер не привезти, поэтому ездить приходилось три-четыре раза. Морковь любит песок, а на огороде у Ульяны – суглинок. Далее тяпкой или граблями рыхлила грядочку, пока пуховой не станет, каждый комочек разминала.

Вот тут среди комочков попался не камушек, а какая-то железка. Сначала почудилось, будто нашлась гайка, какие, случалось, попадали и прежде. Но, когда от нажатия пальцев осыпалась земля, оказалось, что это не гайка и даже не хомуток, какими перетягивают резиновые шланги, а колечко или скорее перстенек, поскольку даже печатка вроде бы имелась.