Малый уголок

Он не шевельнулся. не предложил ей войти. Лицо его было хмурым, в глазах светилась холодная, неумолимая ненависть. Улыбка застыла на ее губах, раздался не то вздох, не то стон, словно сердце ее пронзила жестокая боль. Она стояла так минуты две или три, глядя на него в упор. Ни он, ни она не опускали глаз. Затем очень медленно и так же бесшумно Луиза потянула дверь на себя и закрыла ее. Мужчины снова остались одни. Доктору вся сцена показалась странной, страшной, патетической.

Глава двадцать девятая

«Фентон» отплыл на рассвете. Корабль, который должен был отвезти доктора Сондерса в Бали, ожидали днем. Останавливался он ненадолго, только чтобы взять груз, поэтому около одиннадцати утра, наняв извозчика, доктор отправился на плантацию старого Свона. Он считал, что невежливо уехать не простившись.

Доктор нашел Свона в саду. Старик сидел в том самом кресле, в котором сидел Эрик Кристессен, когда увидел Фреда, выходящего из комнаты Луизы. Доктор обменялся с ним приветствием. Свон не вспомнил его, но был довольно бодр и задал доктору множество вопросов, не обращая внимания на ответы. Вскоре из дома спустилась Луиза. Поздоровалась с доктором. По ней не было заметно, что она пережила эмоциональный кризис; улыбка, которой она приветствовала его, была такой же сдержанной и привлекательной, как и в тот раз, когда он впервые увидел ее по пути с купанья. На ней был коричневый саронг из батика и короткий жакет местного покроя. Светлые волосы, заплетенные в косы, короной венчали голову.

— Вы не зайдете в дом? — спросила она. — Папа работает. Он скоро выйдет.

Доктор последовал за ней в большую комнату, служившую им гостиной. Жалюзи были спущены, приглушенный свет не резал глаза. Комната не отличалась особенным уютом, но в ней было прохладно, а большой букет желтых канн в вазе, пламенеющих, как только что взошедшее солнце, придавал ей какое–то особое экзотическое своеобразие.

— Мы не сообщили дедушке об Эрике. Он очень его любил, вы же знаете, оба они из Скандинавии. Мы боялись, что это его расстроит. Но возможно, он знает; трудно сказать. Иногда, через много недель, он вдруг отпустит какое–нибудь замечание, и окажется, он все время знал то, что мы решили от него скрыть.

Она говорила, лениво растягивая слова, мягким, звучным голосом, словно разговор шел о безразличных ей вещах.

— Старость таинственна. В ней есть какая–то отрешенность. Она столько уже утратила, что в ней и человеческого почти не осталось. Но порой возникает чувство, что старики обладают каким–то особым чутьем, говорящим им о вещах, о которых нам никогда ничего не будет известно.

— Ваш дедушка был очень весел позавчера. Хотел бы я быть таким же бодрым в его годы.

— Он был возбужден. Он любит, когда появляются новые люди, с которыми можно поболтать. Но он — все равно что заведенный граммофон. Машина. И вместе с тем в нем будто сидит маленький зверек — мышка, роющая ход, белка, бегающая в колесе, — у которого своя, неведомая нам жизнь. Я ощущаю его присутствие, но понять, что это, не могу.

Доктору нечего было сказать ей в ответ, и на несколько минут воцарилось молчание.

— Хотите выпить? — спросила она.

— Спасибо, нет.

Они сидели друг против друга в креслах. В большой комнате было что–то странное, словно в ней повисло ожидание.

— «Фентон» отплыл сегодня утром, — сказал доктор.

— Знаю.

Он задумчиво посмотрел на нее, она безмятежно вернула ему взгляд.

— Боюсь, смерть Кристессена явилась для вас большим ударом.

— Я очень была к нему привязана.

— Он много говорил мне о вас вечером накануне смерти. Он очень вас любил. Он сказал, вы собираетесь пожениться.

— Да? — Она мельком взглянула на него. — Почему он покончил с собой?

— Он видел, как Фред выходил из вашей комнаты.

Она опустила глаза. Слегка покраснела.

— Это невозможно.

— Мне сказал сам Фред. Эрик был в саду, когда он спрыгнул с веранды.

— Кто сказал Фреду, что я была помолвлена с Эриком?

— Я.

— Я так и подумала вчера, когда он не захотел ко мне выйти. А когда вошла и он так на меня посмотрел, я поняла, что надежды нет.

В ее голосе не было отчаяния, лишь спокойное приятие того, что неизбежно. Казалось, она мысленно пожимает плечами.

— Значит, вы не любили Эрика?

Она подперла подбородок рукой и застыла, точно старалась заглянуть себе в сердце.

— Все это довольно сложно, — сказала она.

— Другими словами, это не мое дело.

— О, я совсем не против того, чтобы вам рассказать. Мне все равно, что вы обо мне думаете.

— Естественно.

— Фред очень красив. Помните тот вечер, когда я встретила вас на плантации? Я не могла от него глаз отвести. И потом, за ужином, и когда мы с ним танцевали. Наверное, это и есть любовь с первого взгляда.

— Я не уверен, что так бы это назвал.