Малыши в подарок

– Ни о чем. Молоко давай, – киваю на холодильник и отталкиваю Захара спиной.

Он исчезает и забирает с собой тепло. Спина тут же покрывается мурашками. Мысленно шикаю на себя, дурочку. Ясно же, что для Захара это ничего не значащий флирт.

– И какую кашу предпочитают наши дети? – опирается бедром о стол, сверлит меня потемневшими глазами.

– В их возрасте можно не так много. Манная, овсяная, но её надо перетирать.

Захар заламывает бровь.

– Что делать? На терке, что ли?

Прикрываю рот ладошкой, но все равно не могу сдержать смешка.

– Ага, вот этим и займешься?

Захар фыркает.

– Я что, ненормальный? Кашу на терке тереть?

– Блендер, Волков. В наше время не просто так придумали блендер.

Захар закатывает глаза и скалится.

– Пользуешься тем, что я ни черта не знаю?

– Совсем немножечко, – сужаю пальцы и невинно улыбаюсь.

Переключаюсь на приготовление завтрака, но постоянно чувствую близость Волкова.

– Кофе?

– Не откажусь.

Скрываю удивление. Надо же, он умеет думать не только о себе и своем комфорте. Захар отворачивается, и я набираюсь смелости подглядеть за ним. Движения неторопливые, уверенные. И каждый маневр приводит в движение его мышцы на спине.

Залипаю на татуировке, которая тянется по всему левому боку. Присматриваюсь. Выключаю плиту и подхожу к Захару. Ноги сами будто к нему несут, не могу справиться с собой.

Кладу руку на его бок и чувствую под пальцами неровности на коже. Надо же, я их и не заметила тогда в отеле.

Шрамы. Много. Россыпью…

– Откуда у тебя столько шрамов? – губы не слушаются, но я все же задаю вопрос.

Тело Захара каменеет. Каждая мышца застывает, а он отшатывается.

Глава 25

Захар

Ну и вот на что я, кретин, рассчитывал, когда решил пощеголять перед Юлей без футболки? Что она уродства этого не заметит? Уже открываю рот, чтобы, как всегда, послать куда подальше, но понимаю, что не хочу.

Не хочу отвечать ей как всем остальным, которые совали нос не в свое дело.

К чему бы это, мать его?

– В аварию попал, – вместо посылания на хрен выдает мой рот.

Я стою и таращусь на кофемашину. В какой момент мой язык отключился от мозга? Прервал коннект?

– Ого, – выдыхает Юлька за спиной.

Её рука все ещё на татухе, которой я в свое время пытался прикрыть шрам от ожога, который я получил в гребаной аварии.

– Я рада, что все обошлось только этим шрамом и сейчас ты в порядке.

Меня передергивает от воспоминания, как именно там все обошлось. Грубо усмехаюсь.

– Это громко сказано, конечно, – сжимаю руку в кулак.

Ладошка Юльки замирает и, кажется, немного подрагивает. Да меня самого чудом не колотит. Хочется долбануть по чему-то от одной только мысли, что мне тогда пришлось пережить.

Да не только мне. Всей семье.

– Не хочешь рассказать? – шепотом, но этот шепот ударяет по перепонкам.

Дергаю головой. И в кухне повисает молчание. Тяжелое. Оно давит на плечи, и хочется под его весом согнуться.

Ну или долбануться лбом о стол.

– Ладно, хорошо, – продолжает добивать своей покорностью Юля.

Разворачиваюсь. Смотрю в синие глаза, в которых застыло неподдельное волнение. Она волнуется, мать его. За меня?

Обхватываю её бедра, и Юлька напрягается, но не делает попыток оттолкнуть. А мой хищник уже готовится к атаке. Тупо отрицать, что я хочу её заполучить. И сейчас мне почти плевать, во что это все перетечет и выльется в будущем.

Хочу, и точка!

– Тормоза в тачке повредили нехорошие люди, и машина два раза перевернулась и улетела в кювет. Я тогда курил как паровоз, и салон тачки вспыхнул от моей зажигалки. Вот! Курить нехорошо, короче. А это ожог, – киваю на бок.

Юля испуганно ахает и закрывает ладошками рот.

– А кто испортил? Их нашли?

И эта её гребаная искренность язык мне развязывает. Она первая, кому я рассказываю про тот случай. Вообще заикаюсь о той аварии.

– Да, и они благополучно отбывают срок в тюрьме.

Юля приподнимается на носочки, и наши глаза оказываются на одном уровне. Проводит ещё раз по моему боку, и у меня в том месте появляются мурашки.

Мурашки! У меня, у мужика тридцати пяти лет!

– Я рада, что ты остался жив, – шепчет возле губ.

Ухмыляюсь. А у самого сердце сжимается от нахлынувших эмоций. Которые я думал, что разучился испытывать. Грудь пережимает стальными канатами, отчего вдох сделать страшно, чтобы ребра не треснули.

– Ну, если б не выжил, у тебя бы не было проблем сейчас.

Юля округляет глаза и мотает головой.

– Тогда у меня не было бы Егора и Евы.

– У нас, Юль. У нас не было бы, – обхватываю её шею, и она прикрывает глаза.

Кивает.

И все… мои силы кончаются. Да и я не понимаю, для чего с собой сражаться? Впиваюсь в её губы. Торкает. От такого простого прикосновения торкает так, что башка едет. Чувствую, как ногти Юли вонзаются в мое плечо. Рычу в её рот. Обхватываю крепче, разворачиваюсь вместе с ней и усаживаю на столешницу.

В виски ударяет похоть. Желание, которое ослепляет. И Юлька отвечает с такой страстью, что все мысли, почему я не могу сейчас её трахнуть на этом столе, вылетают из головы. Тяну её пижаму вверх, обнажая тело, и жадно прокладываю себе путь к груди. Юля охает, выгибается. Зарывается в мои волосы, сжимая их в кулак.