«Мама, верни мой звездолёт!», или Исповедь Особиста Шмакодявки

– А церквей-то, церквей сколько понастроят: тут и там! там и тут! На каждом углу! С крестами! Ад – да и только! – и ошарашенно-глумливо провёл ладонью по своему интеллигентному, но сейчас выражавшему полный сарказм лицу, – тем самым как бы сменив маску. А маленький мальчик рядом с Ним на слове АТ перевёл напряжённый взгляд с Него на Неё и обратно.

Из динамиков вагона послышалось: «Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Кунцевская», платформа слева!» Поезд вновь тронулся…

– Ну, давай! Теперь рассказывай! – сказал Он с горящими любопытством глазами Сидящей напротив них, словно Она обещала им обоим, но до последнего придержала какую-то увлекательную интригующую историю, – и стегнул перчатками по второй ладони.

– Что рассказывать-то? Ты о чём вообще? – спросила Она уже вроде бы хладнокровно, но хладнокровие это было заметно напускное, резко нацепленное Ею на себя и как-то ускоренно переохлаждённое.

– Да так, ни о чём… На всякий случай спросил… Может быть, просто что забыла рассказать… – изобразил Он лёгкое равнодушие.

– Ну, а я что должна?! Всё, что я помню, я сразу рассказываю или уже рассказала, – возмутилась Она.

– Так рассказала или рассказываешь? – съехидничал Он.

– Если я чего-то и не рассказала, то ты напомни, напомни. Обычно я не забываю рассказывать Мужу обо всём, как и в данном конкретном случае, – храбрилась Она одновременно игриво и строго, стараясь по-женски воздействовать улыбкой, при этом выставив из сжатого левого кулака, свободного от Её дамской сумочки, указательный палец с тревожным маникюром и направив его на маленького.

– Ага, а вот с этого места поподробнее! Давай теперь сама отвечай: ты о чём? Про какой случай не говорить-то ему? Или говорить всё-таки будем? – зацепился Он за то, что Она явно поспешила вымолвить, а потом решила утаить, слегка утратив после Его слов, несмотря на грамотный маскирующий макияж, только что приобретённую где-то дешёвую маску мнимого спокойствия. А Он добавил, не слезая с темы, даже немного прикрикнув:

– Может, про тяжёлый..?! – и едва заметно кивнул подбородком в сторону того, кого имел в виду и кого держал за детскую ручку.

– Какой ещё тяжёлый?! Ты о чём? – мужественно-холодно не сдавалась Она.

– Да так… Забудь… Ни о чём… – теперь Он смотрел вниз на сидящего рядом мальца с убитой Её равнодушием, безысходной и в то же время презрительной заботой. Но после небольшой паузы повернулся обратно к Ней и, глядя Ей в глаза, уже ясно дал понять, что ни за что не слезет с начатой темы и что уже всему вагону очевидно: вопрос задан, дошёл до адресата, но ответ не получен:

– Ну что?! Как погуляли?! – этот вопрос Он задал с некой глуповатой улыбкой, с наигранным интересом повысив голос, но всё же тактично.

– Где-э?! – уклонилась Она от ответа.

– Позавчера. В пятницу. Сегодня же воскресенье. Значит, позавчера!

– С кем это ещё погуляли?

– Я чё, знаю, что ли, с кем ты гуляла?! Меня с вами не было, извиняй, – возмутился Он.

– Ты о чём?! – ничтоже сумняшеся посмотрела Она Ему в глаза.

– Хха-ха! А-а, ну раз вы ещё не поняли, значит, у вас серьё-ёзные пробле-емы! – объявил Он, словно оценщик металлолома, назначающий цену Её железной стойкости.

– Слушай, успокойся, а!? – отвернулась Она брезгливо.

– Щас всё прекрасно станет понятно. Причём всем! Прекрасно все всё поймём! И вы поймёте сразу, и мы все поймём, и о чём речь, поймём, – как будто конферансье, Он обвёл вокруг себя, а затем махнул в сторону Неё открытой ладонью, которую моментально захлопнул, как бы пресекая любое противоречие.

– Интересно, что это ты хочешь дать мне понять, чего я уже сама без вас давно не знаю?! – прыснула Она презрительно.

– Ничё

! Нормально! Увидим! Или не увидим… – тоже вариант. От него будет теперь зависеть, – и Он, напряжённо стиснув левую руку мальчика, резко встал, с силой рванув его на себя и без оглядки шагнув вперёд на выход, – да так, что малец подлетел, потеряв почву под ногами, и приземлился уже у самых раздвижных дверей вагона, схватившись от ужаса свободной правой ладошкой за гнутый стальной отполированный поручень в торце ряда сидений, а левой накрепко вцепившись в Его правую кисть.

– Отпусти! – грубо бросил Он вниз мелочи и дёрнул детскую ручонку своей взрослой рукой.

Малявка робко и просяще заглянул на секундочку Ему в лицо, неохотно оставил Его руку, понуро отвернулся и сделал свои детские отверженные полшага вправо. Потом попытался снова повернуться к Нему и, поначалу не найдя в себе сил, глядя под ноги, но потом расхрабрившись, всё-таки заискивающе взглянул на недосягаемую высоту к Нему наверх и безнадёжно попросил тоненьким голоском:

– Возьми-и меня с собо-ой!

– Куда взять-то, сам хоть знаешь? – строго и всё же как-то снисходительно спросил Он его как бы из жалости к колебаниям детской душонки.