Мандолина капитана Корелли

– Он хотел как-то возместить… Бедняга, мне так жаль его. Я чувствую себя виноватым. Ребята заставляли его ходить в бордель. Какая мука. Ужасно. – Он помолчал, раздумывая, и вдруг припомнил: – Я разыскал Гюнтера Вебера. Это совсем нетрудно было, он тогда все время рассказывал о своей деревеньке. Он решил, что я искал его, чтобы отомстить, передать в Комиссию по военным преступлениям или куда там еще. Умолял меня. Стоял на коленях. Это было так выспренно, что я не знал – смеяться мне или плакать. Ты знаешь, он стал священником, как его отец. Такой вот, весь разодетый, как пастор, валялся и скулил. Противно. Хотелось сразу и поблагодарить, и побить его. Я просто ушел и больше не приходил. Наверное, сейчас он в психушке. А может, стал епископом.

– А я и сейчас не могу быть любезной с немцами, – вздохнула Пелагия. – Мне все хочется обвинить их в том, что сделали их деды. Они все такие вежливые, девушки у них симпатичные. Такие хорошие матери. Знаю, что это плохо, но мне хочется их ударить.

– Эти недоноски несчастные наказаны навсегда. Поэтому они такие обходительные. Да у них у каждого комплекс. Говорят, опять нацисты возрождаются.

– Мы все наказаны. У нас была гражданская война, у вас – Муссолини, мафия и все эти скандалы с коррупцией; англичане приезжают и извиняются за империю и Кипр, американцы – за Вьетнам и Хиросиму. Все извиняются.

– И я извиняюсь.

Пелагия не ответила. Она хотела выдержать – немного, сколько выйдет, – чтобы получить сполна. И ловко переменила тему.

– Яннис хочет, чтобы ты научил его хорошо читать ноты. Он говорит: почему бы тебе не приехать будущим летом и не поиграть с ним и Спиро. Спиро сейчас уехал домой, на Корфу, он такой хороший.

– Спиро Трикупис?

– Да. Откуда ты знаешь? Ты что, и за ним шпионил?

– Он – лучший мандолинист в Греции. Я знаю его очень давно. Он единственный, кто играет на народной бузуки для туристов. Зимой он иногда приезжает в Афины. Я пошел на один из его уроков по классической бузуки: ведь в конце концов, это всего лишь большая мандолина, и я подумал – а почему бы не сходить? И мы разговорились, он знаком с некоторыми моими вещами. Вообще-то, он играет их лучше меня. Все старость. Тормозит пальцы. Я много раз играл с ним. Яннис тоже станет хорошим музыкантом, поверь мне.

– Он хочет играть в оркестре мандолинистов Патраса.

– Нормальная группа. Почему бы нет? Приличное место для начала. У нас в Италии было полно таких групп, и знаешь – все инструменты были в форме мандолины. Представляешь? Контрабасы и виолончели – как мандолины. Потеха.

– Так ты очень знаменитый?

– Ну, только в том смысле, что другие музыканты слышали обо мне. У меня полно дурацких рецензий, где меня сравнивают с другим Корелли. А я им подыгрываю. Мне абсолютно наплевать. Я пробовал писать всю эту современную муру. Ну, знаешь, хроматические гаммы и микротоны, все эти стуки и трески, писки и скрипы газонокосилки. Только знатоки и критики не понимают, что это все полная чепуха – «мое представление ада», «Шёнберг и Штокхаузен»! – Он поморщился. – По правде, я не люблю даже Бартока, только не говори никому, и мне не нравятся прыжки Брамса из одной тональности в другую без должного перехода по ступеням. Я понял, что безнадежно старомоден, вот и пришлось искать другой способ новаторства. Знаешь, что я сделал? Я взял старые народные мелодии, ну вроде некоторых греческих, и переложил их для необычных инструментов. В моем Втором концерте звучат ирландские трубы и банджо, и знаешь, что получилось? Критики его обожают. А вообще-то, это точно та же форма, с тем же развитием, какое можно найти у Моцарта, у Гайдна, у кого хочешь. Но звучит-то хорошо. Я просто обманщик, я жду, когда мой обман раскроют. Специализируюсь в поиске новых путей в анахронизмах. Что скажешь?

Пелагия чуть устало посмотрела на него:

– Антонио, ты не меняешься. Ты балаболишь, полагая, что я понимаю, о чем ты говоришь. Глаза горят, унесся ввысь. С таким же успехом ты мог бы говорить и по-турецки – я пойму ровно столько же.

– Извини, я и жив-то благодаря этой восторженности. Забыл сказать: я написал кучу поддельных греческих мелодий для кино. Когда они не могут заполучить Маркопулоса, или Теодоракиса, или Элени Караиндру, обращаются ко мне. Надувательство – огромное удовольствие, ты не находишь? Ну, как бы там ни было, сейчас я отошел отдел… Вообще-то, я думал… Не знаю, как ты к этому отнесешься, но…

Она подозрительно прищурилась:

– Да? Что такое? Меня хочешь надуть? Еще раз?

Он выдержал ее взгляд.

– Нет. Я хочу восстановить старый дом. Я на пенсии и хочу жить в приятном месте. В месте, где есть воспоминания.

– И нет воды и электричества?

– Насос в старый колодец, небольшая очистная установка. Я уверен, что смогу провести электричество, если суну пару монет кому следует. Продай мне, пожалуйста, участок.

– Ты совершенно ненормальный. Я даже не знаю, принадлежит ли он нам. Мы там ничего не делаем. Тебе, наверное, придется подкупать буквально всех.

– Так ты не возражаешь? Ведь твой зять строитель? Знаешь, только, кроме своих, никому не говори.