Маневры памяти (сборник)

Противовесом судеб тех, кто угодил на Беломорканал или умер от голода, может быть биография человека, о котором мы уже упоминали – брата Петра Васильевича – сенатора Якова Васильевича Глинки[36] (1870–1950), возглавлявшего рабочий аппарат Государственной Думы с 1906 по 1917 год. Оказавшись в 1918 году на Украине, он для заработка копал канавы и, тем не менее, отказался принять предложение гетмана Скоропадского возглавить министерство внутренних дел в его правительстве. Реплика «нема дурных», произнесенная им при этом, бережно хранилась в памяти племянниц как доказательство действительной мудрости дяди. Дальнейшее – довольно удивительно: Яков Васильевич доживет в СССР до восьмидесяти лет и умирает своей смертью, ни разу даже не арестованным. Правда, что всю свою жизнь после 1917 года он, работая театральным художником в провинциальных театрах, носа не кажет в политику. И еще – к моменту стройки Беломорканала ему было за шестьдесят – такие там уже не требовались. Так что подготовительная практика 1918 года, когда он зарабатывал на хлеб лопатой, к счастью, оказалась излишней.

Другой пример не менее оптимистичен. Снова возвращаясь к вопросу о загадочном вступлении Сергея Николаевича Исаева в партию (а для недавнего зэка это должно было быть сопряжено с какими-то чрезвычайными усилиями), повторно объясняю его для себя лишь одним – попытками хоть в чем-то помочь дочери. Скептик, математик и шахматист, дядя Сережа, несомненно, прошел, как каторжанин, все ступени размышлений о той слепой системе, в шестерни которой попала его семья… Что он мог думать об этой системе, к каким выводам прийти? И не от этих ли выводов он весь конец жизни жил на снотворных? Но росла дочь, росла в ссылке. И целью родителей стало, очевидно, дать дочери хоть какой-то шанс выбраться. Таким шансом, если повезет, могла стать исправленная анкета отца. Но дальнейшее оказалось неожиданным, вероятно, даже для родителей. Наталья (напомним, она родилась в 1923 году) уже в середине войны оказалась в войсках НКВД, и ее жизнь уверенно покатилась дальше по своим, притом абсолютно специальным, рельсам. И хотя Сергея Николаевича в позднесталинское время из партии все же исключили (за что – не знаю), дочери это уже не повредило, Крестцы остались далеко за кормой. Траектория карьеры Натальи Сергеевны прошла в послевоенные годы через истфак, но далее известна мне не во всех деталях. Знаю лишь, что в 1970-х Наталья Сергеевна курировала кремлевские книжные выставки, часто ездя с ними за рубеж. И лайковое в талию итальянское пальто с енотовым воротником, драпировавшееся, как льющаяся вода, шло к ее стройной фигуре в середине 1970-х не меньше, чем белый полушубок работника армейского политотдела в 1944-м. Пальто это, впрочем, прожило у нее недолго. В давке питерского метро ей крест-накрест разрезали его на спине бритвой.

Муж Натальи Сергеевны (не первый) – Семен Галладж – был значительно старше ее. В молодые годы он работал кинооператором (упоминался фильм «Семеро смелых»), в шестидесятых же числился на «Мосфильме» членом парткома, если не парторгом. Что это за должность, скоро, видимо, придется объяснять. Детей Наталья Сергеевна не имела и умерла в восьмидесятых.

Я обещал, помнится, если будет повод, сказать несколько слов о названии «Красный Латыш». Повода не случилось, но сам населенный пункт, названный так в те годы, когда множество людей еще крепко помнило климат первых послереволюционных лет, еще долго не даст забыть это прилагательное с этим существительным. Кое-что о нравах этих преторианцев мне случилось услышать от Николая Николаевича Никулина, замечательного эрмитажника-искусствоведа, детство и отрочество которого (конец 1920-х и 1930-е) прошло в доме № 52 по Английской набережной. Часть этого дома, одного из последних перед набережной Пряжки, была после гражданской войны отдана под жилье латышам, работавшим в ВЧК, ОГПУ и НКВД, куда их определили как товарищей, проверенных революцией. Среди них был человек огромного роста, один из комиссаров латышского полка времен гражданской войны. В конце тридцатых комиссар пропал. Обстоятельства исчезновения были странными – якобы выпал из идущего поезда. Вскоре после этого все латыши, жившие в доме, были арестованы и обратно уже не вернулись. А четверть века спустя, уже в 1960-х, когда во дворе дома раскапывали для ремонта труб небольшой скверик, в земле обнаружили громадный желтый скелет. Таким простым способом латыши, упреждая меры сверху, наводили порядок в своих собственных рядах.

Последний сюжет, прямо скажем, пустяковый, помещен здесь лишь в качестве виньетки. Николай Иванович Исаев, отец бой-скаутов и мотоциклистов, однажды (1900-е годы) вернулся из Швейцарии с карманными золотыми часами, изготовленными по специальному и индивидуальному заказу. Вместо цифр циферблат этих часов окружала круговая надпись ISAEFNIKOLA, место двенадцатой буквы (аналога которой в латинице не разыскали) занимал циферблатик секундной стрелки.