Маня, Манечка, не плачь!

Иногда на Маню накатывал страх, но иногда она думала, что ничего не происходит страшного. Конечно, деньги больше расходятся (вот и в долг дала тысячу долларов), да и с этими двумя спортсменами стала тратить на своё питание больше, чем намечала (она слегка пополнела, расцвела). Да и о внешности стала думать.

Ей, например, захотелось купить кожаную курточку в павильоне на ВДНХ (ныне называется непривычно ВВЦ). Петюша не возражал. Их приняли за пару, продавщица предложила: «Пусть ещё муж посмотрит». «Муж» посмотрел. Но и когда она уже была в этой новой курточке, Петя почему-то не очень приблизился к Мане. Почему? Они так душевно беседуют, так… дружат… Почему-то Маня забыла о своих страхах…

Надо сказать, что с приходом весны она совсем прекратила носить свой «бронежилет» (разве можно надевать элегантную курточку итальянского производства на такое сооружение?) Но ничего подозрительного не происходило: никаких страхов, никаких звонков. Про звонок с угрозами рассказала Петру. «Да это подростки ошиблись», – определил абсолютно уверенно. Вообще-то в тех же детективах она читала: если сразу по первым следам не ограбят и не убьют, то потом вряд ли…

– Ну что, твой Петюша так и не сделал тебе предложение? – спросила тётя Люда на очередном родственном застолье.

– Да не идёт речь о совместной жизни! Я что, Ангидридовне с её сумасшедшей мамой отдам свою квартирочку, переселюсь в их хрущёбу допотопную? – восклицала раздражённо Маня.

– Думаю, ещё всё впереди, ещё убьют, сама увидишь, – напомнил о реалиях Сёма.

– Если б он тебя любил, то уж давно бы переселился к тебе! – завопила Наташка.

– Да как вы не понимаете: на нём сын! Он сына воспитывает! Он не променяет сына на женщину, никогда и ни за что!

– Он возле тебя поторчит, пока деньги не кончатся, – подытожила всё ещё считающая себя умной (по-мужски) Ирка.

То, что говорили Мане родственники, и самой приходило на ум, как правило, вечерами. Одинокими. Иногда даже ночью проснувшись, не могла спать, думала, мысли накатывали тревожные. Одной, практически бессонной ночью, села за стол, стала писать стихи.

А мы ехали с тобой по воде…

От колёс разлетались вееры.

И опять я поверила

в то, что нравлюсь тебе.

О, чудесные губы твои…

И рука – на руле.

Дождь стечёт в колеи.

Я опять на нуле.

Без тебя жизнь не та:

ни дорог, ни пути.

Без тебя пустота.

Пригони. Прилети.

Сомнения в Петиной порядочности посещали Маню, но стоило ей увидеть его, даже просто услышать по телефону его голос – эта распахнутость, эта искренность… И ещё – целомудренность… Да-да! Петя был набожным… Он серьёзно говорил о святой воде в церкви, носил большой крест на большой толстой золотой цепи.

Иногда он казался ей иноком, даже евнухом… Подозревала, что его жена неспроста «гуляет с менеджером»… Но точно так же, как менялся цвет Петиных глаз, менялось её мнение о нём. Порой, сквозь иноческую застенчивость проглядывала сверхраскованность красивого мужчины, у которого не было и нет никаких личных проблем. Казалось, общается не с одним человеком, а с двумя. На тему его двойственности они шутили. Петя, как все малообразованные люди, схватившийся за новые знания (зодиаки эти), любил подчеркнуть, что он по гороскопу «близнец», вернее, «близнецы». Считал верным такое определение своей натуры.

Марье Андреевне тоже казалось, что один Петюша считает её «лоховкой», с которой можно крутить «лохотрон», а другой Петя думает о ней как о доброй, почти святой даме своего сердца, просто не насмелится заговорить о своей любви. А иногда думалось, что они (и он, и она) боятся каких-то слов, каких-то открытий…

Она, например, опасалась сказануть что-нибудь, «разрушив» предполагаемое ею высокое мнение о себе Петра Простофильева. Лёша и Володя давно отпали сами собой. На работе в издательстве «Полиграфыч и компания» заметили омоложение Мани, её расцвет и её бежевую курточку. Увидели, как за ней приезжает белая машина с каким-то суперменом за рулём.

На восьмое марта Петя принёс в подарок не цветы, не духи, не какую-нибудь дамскую безделушку, то, что принято дарить любимым женщинам, а… чайник (будто тётушке или тёще, которая, разумеется, будет его и впредь встречать блинами и чаем). Был он, однако, приодет, в длинном по моде кашемировом пальто тёмно-сливового цвета. Без Валерика. Но от застолья с шампанским отказался. Объяснил, что одно время сильно пил, а теперь он не пьет. Совсем. Так вышло.

Поздно, практически ночью, позвонил, и голос был далёким, хотя и очень близким: «Я нахожусь на Беговой», – какая-то ещё болтовня и «спокойной ночи, Марья Андреевна»… Он беспокоится обо мне, – подумала Маня, – потому и звонит… «Я нахожусь на Беговой…» Но что делать на стадионе пионеров и школьников в столь поздний час в праздничный вечер? Ей стало так горько, обидно, она почувствовала себя обманутой… Спать не могла…