Дальше все происходило как по четко спланированному сценарию: со звериным оскалом на лице ворвавшись в небольшую кухню-каморку, вооруженный бандит обнаружил, что там находится хозяйка дома и еще двое ее посетителей, одетых в форменное обмундирование служителей правопорядка. Женщина представлялась одинокой шестидесятисемилетней вдовой, выделявшейся невысоким ростом и средним телосложением, обладавшим незначительной полнотой; ее одежда состояла из домашнего фланелевого халата, поверх которого имелась овчинная жилетка, а на давно поседевшую голову был повязан тонкий серый платок. При виде безжалостного бандита ее на удивление довольно румяное лицо застыло выражением неподдельного ужаса, а начинающие вваливаться серые глазки самопроизвольно наполнились влагой, очевидно, ее мозг подобным образом предугадывал ожидающие ее впереди жестокие испытания.
Она сидела у стола, приставленного посередине двух окон и расположенного прямо напротив входа; на другом конце в неудобной позе устроился один из полицейских, выделявшийся лейтенантскими погонами, имевший худощавое телосложение и едва достигший двадцатитрехлетнего возраста; он склонил свою рыжеватую голову книзу и производил документирование важной информации, поступившей в их отдел из областного центра и означавшей, что на этот дом готовится бандитское нападение.
Появившийся на пороге Вацек, держа в руке обнаженное оружие, полностью подтвердил достоверность полученных ими сведений. Пишущий сотрудник едва успел оторваться от записей и, подняв свою еще юную голову, по-детски доверчивым взором взглянуть на ввалившегося без приглашения невероятно опасного человека, как свинцово-стальная пуля, выпущенная из смертоносного пистолета, пробила его черепную коробку в области лобной кости, внезапно оборвав, по сути, еще толком не начавшуюся жизнь этого молодого и, казалось бы, незадачливого сотрудника; легкая кровавая струйка, вытекающая наружу, возвестила бандиту о том, что этот полицейский больше для него опасности представлять не будет.
Но оставался еще его сослуживец, сидевший на старинном диване, установленном в левой части помещения, между столом, за которым трепетала от страха хозяйка, и небольшим входом, ведущим в остальную, спальную, часть этого дома; он выглядел гораздо старше своего убитого напарника и носил майорское звание; по внешнему виду ему можно было дать тридцать пять или тридцать семь лет, что свидетельствовало о накопленном в служебных делах значительном опыте. Сразу же оценив всю опасность возникшего положения, он тут же попытался резко вскочить со своего места, одновременно протягивая руку к кобуре, висевшей у него с правого боку, намереваясь извлечь из нее оружие и оказать достойное, может быть даже действенное, сопротивление; однако приобретенный за долгие годы лишний вес, своей мешающей тучностью несколько замедливший резкость его телодвижений, создал худому и юркому преступнику дополнительную возможность – так легко расправившись с одним неприятелем! – перевести пугающий вороненой сталью предмет на второго противника и произвести в его внушительно массивное тело три поочередных прицельных выстрела.
Каждая пуля, попадавшая в обросшее жирком туловище, заставляла его неприятно вздрагивать и отпячиваться назад, пока последний выстрел не подкосил полностью его ноги, окончательно, как это говорится, «выбив из тела душу»; глаза подстреленного офицера закатились кверху, выставляя наружу белесую часть внутренней белковой области, а огромная мертвая «туша» с грохотом завалилась на пол, пробивая своим весом прогнившие хрупкие доски и устремляясь дальше в подполье.
Не видя перед собой больше никаких препятствий, Вацек проследовал к дрожавшей от страха пожилой женщине и, приблизившись к ней почти что вплотную, приставил дуло к ее виску, затем, придав своему лицу злобное, почти звериное, выражение, не предвещающее для оппонентки ничего более или менее доброго, полу-шипящим говором произнес:
– Дернешься – мозги, на «хер», вышибу! А так, глядишь, еще поживешь немножечко.
– Руки вверх, – услышал не отличающийся физической силой, но вместе с тем не в меру грозный бандит позади себя дрожащий, едва ли не детский, голос.