Манящая корона

– Так… – пальцы мастера проворно зашелестели, перебирая листы. – «Ал»… «Вейн»… «Гур»… Вот и литера «Дат». Ищем… Даар, Даргис… Нашел! Госпожа Дарина, Оружейная улица, собственный доходный дом за номером 55. Заказ: чистка перстня и растяжка на один размер. Правильно, сударыня?

– Правильно! Палец-то с годами толще стал, перстень не налазит, вот и отдала, чтобы растянули… Знала бы – десятой дорогой обошла вашу лавчонку!

«И не только палец, готов биться об заклад!» – с иронией подумал ювелир, скользнув взглядом по необъятной фигуре возмущенной купчихи.

– Теперь пойдем дальше, госпожа Дарина. Каждый заказ мы помечаем особенным образом, чтобы избежать путаницы: начальной литерой имени клиента и двумя цифрами. Один ярлычок с такой пометкой отдаем клиенту, а другой остается у нас, и мы возвращаем его вместе с заказом, перед окончательным расчетом. Ваш перстень был помечен: «Дат»24. У вас сохранился этот ярлычок, сударыня?

– Ясное дело, сохранился! Вот он! Хвала богам, хватило ума не выбрасывать, а то вовек бы ничего не доказала, обжулили бы бедную вдову и радовались, бесстыжие!

Изрядно удивленный и озадаченный ювелир еще даже не успел задуматься, по какой причине предъявленный ему ярлычок не соответствует второму, который оставался в кожаной коробочке, откуда только что и был извлечен злополучный перстень, как ему преподнесли новый, куда более неприятный сюрприз:

– Сударыня, я попросил бы вас придержать язык! – раздался негромкий, слегка дребезжащий голос.

И вот тут мастеру Раусу едва не изменило его легендарное хладнокровие: повернувшись к подмастерью Тону, позволившему себе пререкаться с клиентом, да еще в присутствии хозяина, он встретил растерянный, блуждающий взгляд быстро стекленеющих глаз, и увидел хорошо знакомую улыбку…

Человек, посвященный в эту тайну и ставший свидетелем того, что произошло после, присягнул бы с чистой совестью: в мастере Раусе погиб великий лицедей! Опередив купчиху, готовую снова взорваться и учинить скандал, он отправил Тона на второй этаж с каким-то поручением, затем разыскал перстень купчихи, мирно таившийся в точно такой же кожаной коробочке, но, естественно, с другим – правильным – ярлыком, получил заверения, что тот самый, подлинный, и лично, с величайшей осторожностью надел его на толстый палец скандалистки, участливо спрашивая, не жмет ли… Наконец, в знак компенсации за причиненное беспокойство, отказался от второй половины положенной платы (после чего настроение купчихи явно изменилось к лучшему). И все это – за какую-то минуту, не меняя выражения лица и не повышая голоса!

– Не сердитесь, благородная госпожа! Ума не приложу, что с парнем: всегда был спокойный, исполнительный, послушный… Может, с девчонкой разругался, может, съел что-то несвежее… Чтобы он перепутал заказ да еще стал перечить клиенту – в жизни такого не случалось! Прошу вас, проявите великодушие, не держите на нас зла.

Госпожа Дарина изволила быть великодушной, заверив, что не сердится, а от себя добавила, что молодежь нынче пошла совсем невозможная: ни страха перед богами, ни почитания традиций, ни уважения к старшим! Видно, почтенный мастер Раус слишком добр и снисходителен. Не грех бы и поучить ремнем наглеца-подмастерье, чтобы не забывался. Ювелир заверил, что непременно поучит, после чего чуть ли не с поклоном выпроводил купчиху и торопливо, буквально перед носом у очередного посетителя, повесил на дверь лавки табличку «Закрыто».

Меньше чем через минуту, взбежав со всех ног по крутой лестнице на второй этаж, он стоял возле узкой койки, над сведенным судорогой телом Тона, и с тревогой вглядывался в его искаженное лицо. Остекленевшие глаза подмастерья, заволоченные красноватой мутью, лихорадочно озирали комнату; посеревшие губы, растянувшиеся в жутковатой широкой улыбке, мелко дрожали.

– Брат Тон! – негромко окликнул его Раус. – Если ты слышишь меня – ответь или подай знак!

Глаза уставились прямо на него и на долю секунды просветлели, а потом снова нахлынула краснота.

– Я слышу, брат Раус…

– Приближается Священный Час или тебе просто плохо? Не бойся испугать меня, говори как есть!

– Мне очень жаль, брат Раус, но это он! – голос подмастерья ненадолго окреп, и в нем отчетливо зазвенел металл, а потом оборвался, сменившись удушливым хрипом. Его тело задергалось, пальцы мертвой хваткой вцепились в края койки.

Ювелир ожидал этого ответа, но ноги все-таки ослабли, и он присел на табурет. Сердце сначала замерло, потом бешено заколотилось, по спине заструился ледяной пот, а зубы принялись выстукивать непроизвольную дробь. В голове же звучали чеканные и суровые слова, касающиеся категорического запрета на магические действия выше первого уровня Просветления…

Даже относись то, что предстояло совершить, ко второму уровню – и тогда ему была бы одна дорога: на Торговую площадь, где по праздникам или в главные рыночные дни казнили осужденных. Что уж говорить про третий! Горло вдруг сдавил мучительный спазм, словно из-под ног уже выбили подставку и смазанная жиром петля впилась в шею.