Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн

– Ни в коем разе! – вскричал Осипик до неприличия громко. – Экономический рост невозможен без таких людей, как Константин Иосифович. Ведь он в свое время возглавлял специальный институт социального прогноза, защитил докторскую. Кстати, его никто с поста не снимал. Он ушел сам, и это было тяжелым решением, потому как дело касалось оппозиционной партии, вклинившейся в технику расследования товарных сделок страны.

Он едва передохнул и вновь углубился в почти непонятные Евгению рассуждения:

– Основная масса населения не знает, что реальный рынок вправе поддержать только класс собственников, и следующий шаг перестройки как раз и должен быть сделан в этом направлении.

Далее Осипик призывал Кима принять участие в каком-то проекте, в который проникли так называемые «постепенщики», какие явно против шокотерапевтов.

Ким никак не мог отвлечься от того, что говорил Ярослав, потому что почти прослушал, о чем вещал остальному люду сам Конебрицкий. Но его слова были встречены восторженным улюлюканьем.

И в это время на табуретку, что вынесли из кухни, поднялась актриса Карина Мараховская и стала читать стихи:

В самодовольстве нетерпимом,Где чьи-то верх берут слова,

Живет, рожденная интимом,Всепостижимость естества.И каждый думает: «Ее бы…»И следом каждая: «Вон он б…»И разом никнут, как амебы,Средь лабиринтов катакомб.А, впрочем, разве стоит этоВ дальнейшем людям шифровать?

Когда на свете нет запрета,То лучше в блуде пировать.

– Ей никак нельзя пить, – чуть приклонившись к его плечу, сказала Евгению Шарлотта Оломская. – Никак не поймет, что чужая душа – не жилая собственность.

Карина, видимо заметив, что ее не поддержали другие женщины, натянула на свои груди майку со странным изображением. Там красовалась женщина, вместо губ у которой был, видимо, только что спорхнувший с дерева пыльный листик. А сами губы рядом бабочкой парили около лица.

– Красиво, правда? – спросила Кима Оломская.

Евгений неопределенно повел головой.

Ему вспомнилось, как вели себя женщины у игровых автоматов. Только устроишься возле железного обманщика, как под твоей рукой появляется мальчишка. Он начинает подсказывать, что надо делать и как. И вот когда какое-то уразумение, наконец, приходит, за спиной появляется некая фея с бокалом в руке.

– О, вы настоящий герой «Пиковой дамы»! – восклицает она, стараясь хоть какой-то выпуклостью, но дотронуться до играющего.

Тот, естественно, оборачивается. Потому как всякая, пусть даже и не очень понятная лесть всегда занимательна и приятна. И почти осознает, что это как раз то, что ему нужно. И обратно они уже уходят вдвоем.

Другая же, коль замечает, что на нее долго не обращают внимания, задает, например, такой вопрос:

– Вам известно, что такое реституция?

Полупоняв это слово, играющий глядит на нее так, словно она обряжена в священнические одежды, и неожиданно получает перевод:

– Реституция – это восстановление. Потому верните вон тот ход.

Глаза чуть приужены, как у той, что на майке, порхают. И потому как они никуда больше идти не собираются, период оседлости завершен.

Кого преследуют шпионские страсти, может заподозрить в ней хитрого изворотливого агента, потому в более зловещей форме рисует концовку этой встречи. Все прочие уверены, что это отросток цветка судьбы, что из памятных им дат они запомнят именно эту, когда она привидением возникла за спиной и сказала знакомое, но непонятное слово.

А тем временем на ту же табуретку, распаленный чем-то ему только ведомым, потому как пил весьма умеренно, взобрался Вадим Тумасов.

Как и всякий артист, он был обряжен в костюм с бабочкой и, несмотря на жару, ни разу не снял с себя этой стесняющей тело одежины.

Он притуманил свой взор и чуть приглушенно стал читать:

Откуплюсь от прошлого любовьюНестерпимой, как сыновья боль.Только ты фальшивой своей молвьюНи души, ни тело не неволь.

– Не буду! – шаловато вставила Карина.

А Вадим продолжил: