Мания. 3. Масть, или Каторжный гимн

– Это от общества по спасению бездомных животных, – сказал Кубрин.

Захар же протянул Киму меню.

– Что вас из этого множества прельстит больше всего?

Евгений Иванович почти не взглянул в пестроту меню, заказал какую-то незначительность, тем более что на столе уже появилась бутылка французского коньяка.

А немец все частил и частил.

– Каковы у вас способы финансирования? – едва успевал переводить Захар. – Кто осуществляет управление экономикой? Какой шанс на избрание президентом России?

Ким на все вопросы отвечал со сдержанным достоинством, потому, наверно, навел и на такую любопыть:

– А вы способны на жесткие решения?

– Кажется, да, – ответил Евгений Иванович и пояснил: – Экономические мотивы требуют руки твердого дирижера.

Немец закивал.

– А что вам говорит пример двух лидеров – Ельцина и Коля?

– Что можно жить в одной берлоге, – смеясь ответил Ким, – ежели ты воешь, а твой партнер только гавкает.

Немец, однако, его веселья не разделил, а поинтересовался:

– А экономическая команда имеет у вас самостоятельность?

– В своих делах – да, в иных – нет.

– Планы перестановок знают заранее те, кого они касаются?

– У нас по этому поводу вооруженных столкновений не бывает. Юридическая формулировка решает все.

– Ну а финансовые конфликты происходят?

– Где их не бывает?

Когда дело дошло до первого тоста, Ким незаметно положил себе в рот таблетку, которая могла оградить от опьянения, и довольно смело опорожнил налитую ему рюмку.

Все трое значительно переглянулись.

И вот, что заметил Ким: дальше разговор о деле прекратился. Все стали предаваться различным воспоминаниям.

– У меня в Италии был случай, – начал Захар. – Пошли мы с одним нашим товарищем по-русски в кусты, и вдруг видим, парочка в самом разгаре интима находится. И в этот самый момент налетели какие-то террористы. Стрельбу открыли. Мы упали вниз лицом. Лежим. Чуть поутихло, поднимаем голову, а итальянцы как сношались, так не прерывают этого занятия, хотя вокруг них по колено броди стреляных гильз.

Когда какую-то часть байки перевели немцу, он по-жеребчиному засмеялся.

– А я в Дании… – повел свой сказ Матвей Кубрин.

Ким – на этот раз сам – потянулся, чтобы налить себе внеочередную стопку. Вроде по рассеянности, запустил полфужера коньяку.

И в этот самый момент к столу приблизилась ломконогая девица.

– Ада! – вскричал Мосейко. – Как ты кстати! Мы закисли тут от пресных разговоров. Садись! – он умыкнул от соседнего столика стул, а заодно и прибор, и то и другое расположив рядом с Евгением Ивановичем.

– Вы извините, – залепетала Ада, чуть приигливая на Кима свои черные глаза, – но я ненадолго. У меня деловая встреча.

– А у нас, по-твоему, что? – вскричал Кубрин.

И тут Евгений Иванович понял, что пора чудачить. Потому, заметив, что в приборе Ады не хватает фужера, он пододвинул ей на ту минуту уже порожний свой и торжественно произнес:

– Прошу вашу туфлю!

Ада посмотрела на него с той долей подозрительности, с какой смотрит только что отпущенный на свободу воробей, но туфлю сняла. И Евгений Иванович, заплеснув в нее коньяку, несмотря на брезгливость, выпил.

Захар с Матвеем переглянулись, а Бальзатар, как это было при анекдоте, широкорото захохотал.

В этот миг, когда Евгений Иванович надевал туфлю на ножку Ады, он неожиданно увидел чуть отщеленную ее сумочку, которую она повесила на грядушку кресла, и – на дне ее – взведенный шприц.

«Наркоманка!» – пронеслось в сознании. И уже более трезвая мысль: ничего, мол, устроет он ей нынче ломку.

И Евгений Иванович двумя пальчиками незаметно выудил тот небольшой, с мизинчик, шприцок и, подогнав его под подошву, незаметно хрустнул им, когда поднялся, чтобы сказать очередной тост.

Все остальное шло по его сценарию.

Он хлестал коньяк напропалую, все остальные только пригубляли свои рюмки и, наконец, стало ясно, что надо сыграть отключку.

Он, потихоньку приложившись к плечу чуть было не отстранившейся от него Ады, посоловел, потом упал головой на стол.

– Ну что, – произнес Мосейко, – кажется, готов.

Его бережно водрузили на ноги, потом, чуть ли не переставляя их, повели куда-то в глубину ресторана.

Уже через минуту Евгений Иванович понял, что это черный ход.

Там стояла машина. «Уазик». Возле него разгуливал здоровенный детина в униформе.

Кима, опять же без толчков, положили на длинное заднее сиденье. В головах примостилась Ада, в ногах – Кубрин.

Машина тронулась.

Евгений Иванович изобразил храп с пристоном.

Выволокли его тоже осторожно возле подъезда какого-то дома, теперь уже совсем «смякшего» дотащили до лифта.

Он посчитал этажи.

Лифт остановился на пятом.

Дверь в квартиру открыла Ада.

Раздевали, однако, его Мосейко и Кубрин.

– Как он придет в себя, – не опасаясь, что Ким услышит, сказал Мосейко, – уколешь.

Та кивнула.

Его положили на диван. Он малость помурзился, потом затих, краешком глаза наблюдая, что будет дальше.

– Потом позвонишь, – сказал Захар, когда все трое оказались в дверях.

Ада сняла с себя платье, отстегнула упряжь, которая выпячивала ее бюст, не расставаясь с сумочкой, пошла в туалет.

Теперь он в полный глаз мог оглядеться.