Мао Цзэдун

В случае с Пэном сказались несколько факторов. В узком кругу высших сановников Председатель легко поддавался влиянию тех, чьи взгляды подтверждали его собственные. В течение двух роковых дней, когда он решал судьбу Пэна, особо чувствительные к малейшим переменам политического ветра Кан Шэн и Кэ Цинши, первый секретарь Шанхайского горкома партии, смогли мастерски направить неосознанные еще подозрения Мао в нужное русло: да, министр обороны дирижирует слаженным оркестром оппозиции. Еще более ожесточило реакцию Председателя то, что речь шла не о каком-то дерзком выскочке, но о славившемся своим независимым мышлением Пэне, с которым Мао уже не одно десятилетие сходился в непримиримых спорах.

В тот день, когда участникам пленума вручили копии письма, Мао заявил сотрудникам аппарата ЦК: «Имея дело с Пэн Дэхуаем, я всегда придерживаюсь правила: если он идет в атаку, то я контратакую. Моя работа с ним в течение уже более тридцати лет состоит на четверть из сотрудничества, на три четверти — из конфликтов».

Однако и не будь этих обострявших противостояние обстоятельств, Мао не мучил бы себя сомнениями. К концу 50-х годов «несогласие» стало для него равнозначным «оппозиции», было ли оно проявлением свободомыслия интеллигенции в ходе кампании «ста цветов» или порождалось расхождением взглядов внутри партии.

После «ста цветов» Мао предупредил соратников, что классовая борьба между пролетариатом и буржуазией будет продолжаться в китайском обществе еще долгие годы. Теперь же он утверждал: его вывод имеет непосредственное отношение и к самой партии:

«Борьба в Лушани была частью процесса классовой борьбы, продолжением смертельной битвы между двумя антагонистическими классами — пролетариатом и буржуазией. Она будет вестись… в нашей партии еще лет двадцать, если не полвека. Противоречия и борьба между ними сохраняются, в противном случае существование мира теряет всякий смысл. Буржуазные политики говорят, что философия Коммунистической партии — это философия борьбы. Они правы. В зависимости от времени изменяются лишь ее методы».

Так закладывались основы представления, которое доминировало во взглядах Мао до конца его дней: в партию проникла буржуазия, и, заботясь о революционной чистоте рядов авангарда общества, ее необходимо «вычистить» любой ценой.

Так же, как «сто цветов» надолго заставили смолкнуть голос китайской интеллигенции, Лушаньский пленум заставил замолчать всю партию. Как-то раз Чжу Дэ спросил членов ЦК: «Если хранить молчание будут и такие люди, как мы, то кто же тогда заговорит?» Действия Мао дали ответ на этот вопрос. Никогда больше при его жизни член Политбюро не осмелился возразить Председателю.

Имелась и другая, столь же мрачная параллель. Жертвами кампании по борьбе с «праваками» стали около полумиллиона человек. Но кампания против «правого оппортунизма», в котором обвиняли критиков курса «большого скачка», привела к политическому кровопусканию в десятикратном масштабе: шесть миллионов человек, в подавляющем большинстве члены КПК или невысокого ранга чиновники, подверглись гонениям лишь за предполагаемое противодействие стратегическим замыслам Председателя. В Сычуани с постов было снято восемьдесят процентов работников низшего руководящего звена. С 1957 года секретари парткомов устанавливали подчиненным плановые задания на разоблачение «правых оппортунистов». В некоторых областях страны обвинения предъявлялись не отдельным людям, а целым группам. По Китаю вновь прокатилась волна самоубийств. «В опасности находился каждый, — вспоминал позже один из первых провинциальных секретарей. — Отцы и матери, мужья и жены старались как можно меньше разговаривать друг с другом».

Но худшее еще ждало впереди.

Атака на «праваков» привела, так же как и двумя годами ранее, к новой вспышке «левых» настроений. Прилагавшиеся Мао в первой половине года усилия ввести осуществление «большого скачка» в более умеренное русло внезапно изменили направление на противоположное. С целью доказать, что Пэн был не прав, Председатель начал усиленно восхвалять те методы, о которых писал в своем послании его оппонент. Вновь и вновь Мао публично предавался мечтам о заоблачных производственных показателях: к концу столетия страна должна выплавлять шестьсот пятьдесят миллионов тонн стали в год и собирать миллиард тонн зерна.

Картины нового изобилия совпали по времени с обострившейся нехваткой продовольствия. Наводнения на юге и засуха в северных провинциях привели к тому, что в 1959 году был собран самый скудный за последние несколько лет урожай. Правительство объявило о сборе двухсот семидесяти миллионов тонн, истинная цифра, опубликованная уже после смерти Мао, составляла сто семьдесят. Охвативший страну в 1949 году голод так и не закончился. На протяжении едва ли не каждой зимы люди умирали от недоедания: не в одной провинции, так в другой. Во время празднования десятой годовщины образования КНР об ощущении сытости в желудке забыли десятки миллионов. Впервые после победы революции над страной навис призрак массового голода.