Мао Цзэдун

Когда соотношение сил замерло в неустойчивом равновесии, Мао внес коррективы в свои планы присоединения к армии. Студенчество приступило к созданию собственных вооруженных отрядов, но, поскольку их роль Мао представлял себе довольно смутно, он решил записаться в регулярные части. В то время так поступали многие. За первые недели революции только в Хунани в армию вступили более 50 тысяч человек. Принимая во внимание царившую в обществе неопределенность и то, что в Китае проигравший всегда испытывал на себе полную меру насилия победителя, такое решение молодого человека свидетельствовало об изрядном мужестве. Множество новых рекрутов отправлялось в Ханькоу, где позиции революционных сил подвергались наиболее яростным атакам правительственных войск. Местные бои иноземный наблюдатель описывал как «самые кровопролитные… из тех, что в то время велись. Столкновения длились по четыре дня кряду… Обе стороны были заняты настоящей резней». Даже для тех, кто, как и Мао, оставался в Чанша, жизнь в условиях военного времени оказывалась обескураживающе короткой. «Бесконечные уличные потасовки либо среди солдат, либо между ними и гражданским населением, — пишет Джайлс. — Какого-то мужчину, заподозренного в связях с маньчжурами, солдаты прямо на улице разорвали в клочья, а отрезанную голову принесли к дворцу губернатора. Другого привязали к деревянной рамс и нашпиговали пулями».

Были подавлены несколько попыток мятежа, а однажды полк, в котором числился Мао, выставили против взбунтовавшихся частей. Высокопоставленный военачальник с сожалением признавал, что понятие дисциплины в войсках отсутствовало напрочь: «Сеять разруху у них почитается за доблесть, а неподчинение приказу является нормой поведения. Наглость означает равенство, принуждение — свободу». В пик наивысшего расцвета анархии американская миссия в Пекине приказывала соотечественникам покинуть Хунань и не возвращаться туда до тех пор, пока ситуация не стабилизируется.

Часть, в которую записался Мао, была расквартирована в здании суда, располагавшегося в особняке бывшего провинциального собрания. Рекруты едва ли не с утра до вечера либо прислуживали своим офицерам, либо таскали воду из Песчаного источника у Южных ворот. Большинство были неграмотными, нищими попрошайками и полубандитами, армейская служба у них ассоциировалась с картинными позами военачальников из классической китайской оперы. Своей готовностью написать за товарища письмо родственникам Мао быстро завоевал популярность среди сослуживцев. «Мне приходилось читать кое-какие книги, — говорит он впоследствии, — и приятели до небес превозносили мою великую ученость». Здесь впервые в жизни Мао вплотную столкнулся с рабочими, причем двое из них — шахтер и слесарь — завоевали его особые симпатии.

Однако революционное рвение будущего вождя не выходило за известные пределы: «Я считал себя студентом, то есть человеком образованным, и не мог опуститься до того, чтобы таскать, подобно другим, воду». Этим другим Мао предпочитает платить за избавление от мало-мальски тяжелого или неприятного труда, демонстрируя ту самую «избранность», которую годы спустя он подверг беспощадному и всеуничтожающему бичеванию. В то время как многие из сослуживцев молились на месячное денежное содержание в два доллара, он получал семь полновесных серебряных. Остаток, после платы за еду и услуги по подноске воды, Мао тратил на покупку газет. В армии он стал дотошным читателем, и привычку эту сохранил до конца своих дней.

В начале декабря произошли события, знаменовавшие собой закат маньчжурского владычества в Китае. Императорские войска оставили свой последний оплот на юге страны — Нанкин. Следом за этим Юань Шикай, бывший наместник Чжили и главный военный советник на севере Китая, назначенный императорским двором в качестве временного премьер-министра, объявил о прекращении огня в Учане.

Чанша встретила эти новости широкой кампанией по избавлению от кос. Их отрезали насильно, во многих местах процедура осуществлялась войсками. Британский консул Джайлс был вне себя от благородного негодования: «Я выразил резкий протест властям, заявив, что первейшей задачей любого правительства является сохранение гражданского мира и спокойствия. Если же позволить солдатам безнаказанно оскорблять население, то власть теряет право называть себя таковой и превращается в горстку обыкновенных анархистов».