Мао Цзэдун

Когда на город опускались сумерки, лавки закрывались. Благочестивые хозяева били три низких поклона: небу, земле, человеку и возжигали благовонные свечи, дым которых должен был отпугнуть приблизившихся ночью к двери злых духов. Стража запирала городские ворота на тяжелый, под силу лишь троим, деревянный брус. Дворец губернатора и несколько расположенных на речном острове домов, где жили иноземные консулы, освещались электричеством. Во веем остальном городе ночная тьма разгонялась редкими масляными фонарями. После того как закрывали и ворота, соединявшие меж собой городские кварталы, на улицах можно было услышать лишь сухой звук бамбуковой колотушки, в которую время от времени бил бдительный стражник.

Поначалу Мао не очень-то верил в то, что сможет остаться в городе: «Я был слишком потрясен, пугала мысль: меня сюда не допустят, не стать мне студентом этой прославленной школы». Однако, к его удивлению, никаких проблем не возникло. Шесть месяцев, проведенные в стенах учебного заведения, дали Мао куда больше в плане политического самообразования, нежели в области академических наук.

Антиманьчжурские настроения начали вызревать в Чанша еще во время голодных бунтов, за год до прибытия туда Мао. Стены домов были заклеены листовками тайных обществ, звавших ханьское население встать на борьбу с маньчжурами: «Повяжите головы белыми платками, берите в руки мечи… Все восемнадцать провинций родины должны быть возвращены потомкам легендарного Шэнь Нуна[13]! Поднимайтесь гнать маньчжуров!»

Вскоре после приезда Мао по городу разнеслась весть об антиманьчжурском восстании в Кантоне. Его возглавил хунанец Хуан Син. В столкновениях с правительственными войсками погибли 72 человека. Мао прочитал об этом в местной газете «Миньли Бао» («Народная сила»), выступившей в поддержку восставших. Он впервые держал в руках настоящую газету и был поражен обилием в ней «вдохновляющего материала». Именно из нее Мао узнал о Сунь Ятсене и его обществе «Тунмэнхуэй», действовавшем в те годы из Японии. Осмыслив прочитанное, он решил написать листовку, ратующую за новое правительство, и предлагал Сунь Ятсена сделать президентом, Кан Ювэя — премьер-министром и Лян Цичао — министром иностранных дел. Позже Мао признался, что его толкнула к этому эмоциональность: двое последних были известны как убежденные конституционные монархисты и противники республиканского правительства. Однако само стремление к публичному выражению своих взглядов является достаточным свидетельством того, какие перемены произошли в молодом человеке после нескольких недель жизни в городе.

О том же, только еще более красноречиво, говорило и его отношение к косе. Учащиеся школы меж собой неоднократно посмеивались над одним из преподавателей, который во время пребывания в Японии отрезал свою косу, а теперь вынужден был носить накладную. Школьники прозвали его «дутый иностранец». Но очень скоро Мао и его приятель в знак протеста против маньчжуров сами избавились от косичек и втайне издевались над одноклассниками, обещавшими, однако так и не решившимися сделать то же. Подобное происходило и во многих школах Чанша и Учана, приводя в ужас стойких традиционалистов, видевших в косе родительское благословение. Отрезать косу значило нарушить законы сыновней почтительности, причем в отношении не только собственных предков, но и правящей маньчжурской династии.

В апреле произошли два события, которые укрепили многих влиятельных хунаньцев в симпатиях к революционерам. Как ответ на требование сделать первый шаг в сторону конституционной монархии императорский двор объявил о назначении кабинета министров. Но, к негодованию реформаторов, почти все вакансии оказались занятыми отпрысками знатных маньчжурских семей. К тому же стало известно, что правительство намерено национализировать железнодорожные компании, а затем, используя иностранные займы, развернуть строительство новых дорог. Эти планы были восприняты как «распродажа страны». Новости, вспоминал Мао, «взбудоражили в школе всех», и когда в мае иностранные правительства подтвердили предоставление займов, во многих учебных заведениях начались забастовки. Вместе с одноклассниками Мао бегал слушать зажигательные речи старших товарищей. Митинги проводились за городскими стенами, под открытым небом. «До сих пор помню, — писал он, — как один из выступавших сорвал с себя длинный халат и призвал брать в руки оружие, готовиться к борьбе». Повсюду развешивались листовки, ситуация в целом накалилась настолько, что Британия и Япония послали к берегам Китая свои канонерки. К началу лета относительное спокойствие удалось восстановить, но в стенах школы исподволь вызревали антиманьчжурские настроения. Под видом литературных вечеров реформисты на своих собраниях обсуждали близящееся падение династии. В соседней Сычуани между тем полным ходом шло настоящее восстание.