Марь

Можно ли считать мертвого мальчика необычным? Нет. Думать нужно не об этом. Думать нужно о том, можно ли рассказывать о таком маменьке. Что она сделает с Мари, если та расскажет правду? Ограничится ли уже вынесенным приговором или придумает что-то новое?

— Ничего! — сказала Мари после секундного замешательства. — Там был туман, и в этом тумане я не видела ровным счетом ничего.

Она обернулась, хоть и обещала себе не оборачиваться, не смотреть на маменьку глазами побитой собаки. Она обернулась, и сердце заныло от боли. Взгляд маменьки, устремленный на нее, был напрочь лишен любви. Сказать по правде, в нем не было вообще никаких чувств. Словно бы на французской оттоманке сидела не живая женщина, а одна из кукол-автоматонов, каких Мари видела в одном из журналов отца.

Позволить себе злые слезы Мари смогла только в ванной. Нянюшка не пожалела кипятка и мыла. Волосы пришлось мыть и ополаскивать несколько раз: Мари чудился в них болотный запах. Нянюшка все это время была рядом, подливала горячую воду, подавала то щетку, то мыло. Мари хотелось бы побыть одной, но спорить с нянюшкой было так же бесполезно, как и с маменькой. Нянюшка никого не боялась и никого не слушалась. Мари казалось, что даже маменька побаивалась эту сухую, вечно ворчащую и вечно недовольную старуху. Что уж говорить про отца? Отец в присутствии Аграфены делался задумчивым и молчаливым, а то и вовсе старался выйти из комнаты. Но Мари и Анюта любили свою старую няньку и нисколечко ее не боялись.

— Сама пошла или позвал кто? — спросила вдруг нянюшка, расчесывая волосы Мари.

С волосами она особо не церемонилась, дергала так, что Мари иногда шипела от боли, но поделать ничего не могла. Нянюшка считала эту процедуру своим священным долгом, и отказаться от ее заботы не было никакой возможности. Анюта однажды отказалась, и оскорбленная нянюшка не разговаривала с ней целое лето.

— Куда? — спросила Мари.

— На болото. Куда ж еще? — проворчала нянюшка. — На болоте услышала что-то али по глупости?

В зеркале Мари видела, каким настороженным и внимательным стало выражение ее лица.

— И по глупости, и по зову.

Нянюшке можно было не врать и не подбирать слова. Нянюшка ни за что не обвинила бы ее в глупости и лжи. И Мари рассказала все, как было. Не утаила ничего, даже того, как сильно понравился ей Гордей Петрович.

— Докторскую одежу я в порядок приведу. Об этом не переживай, — сказала нянюшка, когда Мари закончила свой рассказ.

— Вот бы и с остальным было все так просто, — сказала Мари, закрывая глаза.