Марь

В этот самый момент, вглядываясь в черные провалы, блуждая взглядом по равнодушно-каменному лицу, Стеша поняла, что больше нет смысла просить, умолять и уговаривать. Их с Катюшей судьба решилась этой ночью. Старуха, которая лишь по чудовищному недоразумению считалась их родной бабушкой, не изменит своего решения. На глаза навернулись злые слезы. Чтобы баба Марфа не увидела ни ее слез, ни ее ярости, Стеша выбежала во двор, метнулась к колодцу. Полное ведро стояло тут же, на лавке, и она зачерпнула ледяной воды, плеснула в свое разгоряченное лицо, а потом обеими руками уперлась в края ведра. В попытке успокоиться подышала часто-часто, по-собачьи.

С ее мокрых волос в ведро срывались капли воды. Или это были слезы? Они падали в ведро с тихим бульканьем, как маленькие камешки. Они стукались о дно, а потом поднимались на поверхность крошечными водоворотами. Картинка завораживала. Водовороты манили. В них Стеше чудились зелень рыбьей чешуи и длинный змеиный хвост. Она жила в колодезной воде. То ли рыба, то ли змея. Не такая большая, как рассказывал Серафим, а маленькая и верткая, не дающаяся в руки, исчезающая, стоило лишь попытаться разглядеть ее получше. А разглядеть хотелось! И поймать тоже хотелось! И плевать, что руки уже по локоть мокрые, а водовороты теперь не в воде, а у нее в голове, что колодец кружится, как цирковая лошадка, а земля под ногами раскачивается.

То ли рыбу, то ли змею она почти поймала. Не хватило самой малости, не хватило света. Перед глазами все потемнело, а по губам и подбородку потекло что-то горячее и соленое. То ли слезы, то ли кровь. Стеша не успела понять, потому что то ли рыба, то ли змея хлестнула ее по лицу плавником, обвилась длинным хвостом вокруг шеи и потянула вниз, на дно колодца…

Она очнулась от того, что кто-то хлестал ее по щекам, тряс за плечи и звал по имени.

— Стэфа! Стефания, очнись! Вставай, девка! Что ты такое удумала?

Голос был сиплый и злой. Открывать глаза не хотелось. Что Стеша увидит? Ничего хорошего! Ничего, что дало бы ей надежду. Не осталось у них с Катенькой больше никакой надежды. Ни бабушки, ни любви, ни надежды…

— Мокрая вся, — бубнил злой голос. — Посинела! Вставай, а то еще простудишься.

Можно подумать, этой бесчувственной старухе есть дело до Стешиного здоровья! Можно подумать, ей вообще есть до нее дело! Но у Стеши была Катя, а Катя не должна испугаться, увидев старшую сестру валяющейся на сырой земле. Стеша открыла глаза, села. В голове тут же зашумело и закружилось, к горлу подкатила тошнота.