Марь

«Вот это, – указав на созвездие Большой Медведицы, стал объяснять он, – Хэглэн. Вон те четыре звездочки – это следы лося-самца. Три звезды ручки ковша и три звезды около них и самая близкая от созвездия Гончих Псов звезда – следы собак Мани, остановивших лосей. Сам Мани – это пять звезд… Вон те, что пониже днища ковша. Ковш созвездия Малой Медведицы, – заставив мальцов проследить за своим пальцем, говорит он им, – это следы лосихи, пытавшейся уйти от преследователя. Первая и вторая звезды ручки ковша – стрелы Мани. Третья звезда ручки ковша – это Санарин, вход в Верхний мир, где хотела скрыться лосиха. У русских это Полярная звезда…»

Вспомнив эту легенду, Ерёма улыбнулся и снова посмотрел на небо. Вон те звезды, о которых говорил им дед. Теперь они с братьями это небо знают не хуже, чем тайгу. Так и живут, пользуясь то картой неба, то картой тайги с ее звериными следами, птичьими пролетами, разными приметами. А иначе и нельзя здесь.

…Сборы были недолгими. Всего их, охотников, собралось тогда человек десять. А больше и не надо было. Такими силами можно уже и на ходовую, и на засадную охоту идти, а можно даже и поберложить. Главное – каждому место свое указать.

Перед тем как отправиться на медведя, у них завязался спор. Одни говорили, что нужно обязательно провести охотничий обряд – синкелаун. Мол, в прошлый раз трое охотников пренебрегли этим, когда ходили обкладывать берлогу, – вот и остались с носом. Ама проснулся и такого задал им трепака, что еле ноги унесли. Даже собаки не помогли, которых тот порвал да переломал им хребты. Да вот, мол, и пастухи в прошлый раз рассказывали, что случилось, когда они пренебрегли обычаем. Поспешили, хотели быстро управиться с медведицей, что вместе с двумя медвежатами преследовала их стадо и давила молодняк, а та оказалась опытным зверем. Когда почуяла неладное, тут же увела медвежат в тайгу, после чего только по ночам стала делать набеги и давить оленят. Но стоило только провести синкелаун, как медведицу тут же и застрелили, а пестунов ее прогнали в тайгу.

Но были и те, кто советовал поспешить. Дескать, зверь опасный – можно ли ждать? Глядишь, такого еще натворит, пока мы тут топчемся…

И все ж решили не рисковать. Когда чуть просветлело, позвали Митряя Никифорова, единственного потомственного шамана в поселке, который к тому времени успел уже оправиться после неудачной встречи с медведицей. Он тут же велел принести ему шкуру медведя, которую потом прикрепили к дереву. После этого развели костер, и Митряй, на глазах превратившись в шамана Ургэна, стал проводить обряд охотничьей удачи.

В этот раз Митряй старался, как никогда. После нескольких месяцев лежки в постели он был рад возможности размять свои старые кости, потому с такой жадностью охочего до жизни человека он и бил в бубен, произнося какие-то заклинания. Остальные же с воинствующими криками бегали за ним вокруг костра и пытались задобрить хозяйку вселенной Энекан Буга, время от времени подбрасывая в огонь клочки медвежьей шерсти.

К подобным обрядам Ерёма привык с детства. Не было случая, чтобы перед тем, как отправиться на охоту, они с отцом не провели синкелаун. Для этого они вырезали из бересты контуры животных, после чего находили поляну, расставляли эти фигурки и начинали стрелять в них из самодельных луков. Потом они долго бегали вокруг костра, задабривая и уговаривая Энекан Буга, чтобы та принесла им удачу. А ночью им снились вещие сны, поэтому утром они уже знали, куда им следует идти охотиться. Приходили на то место, которое видели во сне, и убивали зверя. Так было, когда они шли охотиться на сохатого, так было, когда они хотели добыть согжоя или изюбря. Даже того же соболя. А уж про амикана и говорить не приходится. Это серьезный зверь, и здесь нужна не только охотничья сметка, но и помощь духов. Иначе медведя не одолеть.

А тот даже спящий внушает страх. Бывало, отыщут они с помощью собак берлогу, но перед тем, как вступить в бой с медведем, отец обязательно скажет: «Кук! Дедушка, не пугайся, вставай, это мы, воронята, твои внуки, пришли к тебе в гости». Потом эти же слова произносил Ерёма и все, кто был с ними. После этого, заткнув срубленной макушкой лиственницы вход в берлогу, так, чтобы ветки были направлены внутрь ее, они острым колом пробивали сверху отверстие и начинали шевелить зверя. Когда проснувшийся медведь высовывал из берлоги морду, в него стреляли. При этом стрелял самый опытный охотник. Если же зверю удавалось вырваться на свободу, то по нему уже стреляли всем миром.

Убив медведя, кто-то обязательно шел проверить авдун, по-русски берлогу, чтобы убедиться, что в ней нет других мишек. Случалось, что медведей было несколько, тогда и остальных, коль была в том надобность, стреляли. Особо, если год на добычу был не столь щедр.