Марадентро

Они заканчивали натягивать брезент, который должен был выполнить роль крыши, когда закапало и стало ясно, что это не какой-нибудь быстро проходящий ливень. Правда, старатели продолжали заниматься своим делом и, только когда стало невозможно разглядеть камни в породе, усталые и молчаливые, вернулись в свои хлипкие убежища, чтобы рухнуть в гамаки, лелея надежду на то, что новый день позволит им вновь попытаться осуществить заветную мечту – неожиданно разбогатеть.

Шум дождя, барабанящего по листьям или по крышам из брезента и пальмовых листьев, – вот все, что можно было услышать, как только сумерки завладели сельвой. Трудно было даже представить, что на берегу находится не одна сотня шумных людей, которые всего несколько минут назад работали до изнеможения.

– Я ожидал другого, – пробормотал Асдрубаль по окончании скудного ужина, во время которого они сгрудились в центре хижины, чтобы укрыться от брызг. – Я ожидал шума, смеха и воодушевления, а здесь – как на кладбище.

– Еще рано, – сказал Золтан Каррас. – Пока неясно, действительно ли это богатая россыпь или нет. Они трудятся в поте лица, в постоянном напряжении, и к вечеру из-за боли в спине и усталости им не хватает сил даже на то, чтобы открыть рот. Так игрок пытается угадать, как легла карта: в его пользу или нет, – потому что старатель либо сможет сколотить себе небольшое состояние, либо ему придется годами мотаться по рекам, сельве и саванне в поисках другого месторождения. Старатели как охотники, загоняющие зверя (это прииск), затем они все вместе должны его прикончить.

– А разве тому, кто найдет месторождение, не лучше сохранить это в секрете и добывать камни в одиночку?

– Здесь, на «территории свободного пользования», никто не обладает исключительным правом и практически невозможно что-то утаить, словно алмазы, надумав появиться, сообщают об этом на все четыре стороны. Это называется «музыкой», и все ее слышат за сотни километров вокруг, хотя никто эту новость не разносит.

– Это невозможно! – вмешалась Аурелия, которая была настроена скептически. – Как они могут узнать, если никто об этом не говорит?

– Это Гвиана, сеньора! Это Гвиана, и, пока вы не научитесь принимать происходящее, вы не поймете, что здесь творится. Когда звучит «музыка», она звучит для всех, а когда наступает тишина и алмазы решают как можно глубже уйти в землю, голод тоже наступает для всех. – Он как-то особенно пристально посмотрел на нее: – Вы знаете, что такое блеск алмаза?[30]

– Преломление света.

– Нет, – убежденно сказал венгр. – Этот блеск – крик, который он издает, как только свет ранит его в сердце, потому что алмазы родились, чтобы жить во тьме.

– А!

В восклицании слышалось пренебрежение, и «мусью» Золтан Каррас не мог удержаться от короткого довольного смешка.

– Надо же, какая неверующая женщина! – заметил он. – Кто бы мог сказать, что она произвела на свет дитя, соединившее в себе столько чудес? – Затем выражение его лица неожиданно изменилось и даже голос зазвучал по-другому, когда он добавил, показывая на Айзу пальцем: – Вот она – одна из немногих, кто способен слышать «музыку», когда ее больше никто не слышит, и одна из тех, в чьем присутствии алмазы поднимаются с самой глубины, потому что в ее жилах течет кровь Камахай-Минаре, а Камахай-Минаре – хозяйка здешних лесов, рек и алмазов.

– Вы в своем уме?

Все смотрели на него – с недоумением, осуждением и обидой, и венгр выдержал этот взгляд, не понимая, в чем дело, пока наконец не осознал, что его занесло не туда, и вскочил как ошпаренный.

– Вы правы, – хрипло проговорил он. – Я действительно не в своем уме.

Он повернулся, вышел под дождь, который продолжал неистовствовать, и почти тотчас же его проглотили ливень и тьма.

Золтан Каррас сел у входа на мост. Переходить через него он и не пытался, поскольку правила Салустьяно Барранкаса на сей счет были строгими. Никто не смел болтаться по прииску с наступлением ночи, а не то рисковал получить пулю и очутиться на дне реки, превратившись в корм для пираний.

Поэтому венгр остался сидеть там, где сидел, неподвижно и безмолвно, не обращая внимания на ливень, который промочил его насквозь. Он спрашивал себя, с чего это вдруг он взял и объявил во всеуслышание, что, по его мнению, эта милая девушка с красивым испуганным личиком обладает способностью угадывать, где скрыты алмазы.

С незапамятных времен ходила по Гвиане легенда о том, что существуют особенные люди, способные «учуять» камни, как бы глубоко те ни находились, или услышать их «музыку», когда больше никто не мог ее слышать. Однако венгр всегда относился к ней как сказке – одной из тех историй, которыми старатели привыкли от нечего делать скрашивать себе долгие скучные вечера. Поэтому его самого удивило, почему он ни с того ни с сего проникся убеждением, что эта девочка, которая с первого момента (он это сразу почувствовал) странным образом его очаровала, наделена такой поразительной силой.

Как это могло прийти ему в голову?