Марафон нежеланий

Мы искупались («Хотя бы в соленой воде!»), используя одно на всех сувенирное мыльце с запахом кокоса, которое купили по дороге. Чувствовалось, что каждый из нас оттягивает тот момент, когда надо будет пойти и начать зарабатывать.

Мы жарились под солнцем, кожа быстро высохла и стала ощущаться, как шершавая бумага. Казалось, что если кожу чуть оттянуть, то она сомнется, а если остаться под солнцем еще на полчаса – то начнет трескаться.

Чтобы не тратиться на воду, еще в доме мы вскипятили водопроводную, но вкус у нее от этого стал какой-то мертвый. И даже такую воду мы быстро выпили.

Я лежала на спине и периодически слизывала капельки пота, струившиеся по лицу. Я представляла, что это слезы, и думала: «Чтобы не умереть от жажды, она пила свои слезы. Это же гениально! Как будто бы начало рассказа Маркеса».

Первым поднялся Сава.

– Мы скоро расплавимся. Позагорать можно и в «Джунглях». Давайте работать.

Ребята заспорили, как будем добираться обратно, до города.

Лера, услышав, что у Савы есть деньги, захныкала, умоляя купить ей что-нибудь.

– Лучше рис с тофу. Или свежие спринг-роллы. Только не жареные!

И Сава сдался, позвав всех нас поесть на последние деньги.

В такую жару есть не очень хотелось, но я все равно быстро, почти не жуя, запихивала себе в рот рис с кусочками тофу из общего блюда.

Поймать попутку на всех не удавалось – останавливались только таксисты Grab в бело-зеленых автомобилях. Потом Лера быстрее всех отреагировала на предложение австралийца подвезти кого-нибудь из нас на байке. Лев сказал, что пойдет пешком. А я решила остаться здесь. Мне казалось, что на пляже легче завести разговор, легче предложить что-нибудь ненавязчиво.

Но в полдень на пляже почти никого не осталось. Даже пляжная торговка, замотанная тряпьем так, что видны были только глаза, куда-то пропала. Осталась только пара подкопченных европейцев с дряблой кожей, похожих на кур-гриль, и бледная девушка, видимо, еще не знакомая с тропическим солнцем.

Я подошла к ней, больше думая о том, как бы корректнее ей сказать, что через час она будет валяться с ожогом, чем о том, чтобы предложить ей что-то из своих работ. Вчера вечером я вырвала часть чистых листов из своего блокнота и написала на них небрежно-стильным курсивом красивые строчки из своих заметок и рассказов. На всякий случай написала несколько на английском языке – очень кстати, ведь девушка оказалась британкой. «From London», – это ее «London» звучало так идеально, как будто с записей аудиокурса по английскому.

Я впервые (если не считать нашего водителя) общалась на английском. Нервно подбирая слова и извиняясь за свой английский, я попробовала объяснить Эмили, что солнце сейчас очень опасное.

– Тогда почему ты здесь? – рассмеялась она, наморщив уже покрасневший носик.

«Отличный вопрос», – подумала я и попыталась объяснить ей свое задание.

Она не поняла, растерянно повертела в руке крафтовый листочек с фразой «Тот рассвет прополоскал мне душу» и спросила, зачем это продавать.

Я не поняла Эмили и подумала, что она спрашивает, что ей делать с этим листочком. Она уже рассматривала второй, с надписью по-русски: «Просто колючка, а не роза». На этом листочке я еще немного неряшливо нарисовала розу. Мне казалось, что в сочетании с курсивом это выглядит как старинный небрежный набросок.

Я стала придумывать на ходу, как Эмили может использовать его:

– Как декор, например. Поставить его в рамку. Или для книги (как будет «закладка» на английском я не знала, поэтому просто показала жестом). Или отправить кому-нибудь как открытку.

Она вежливо слушала меня, кивала. Но когда я замолчала, Эмили ничего не сказала. Достала из пляжной сумки солнцезащитный крем и стала густым слоем намазывать его на веснушчатые плечи.

Я встала и медленно побрела дальше, под пальму, хоть в какую-то тень. Эмили пожелала удачи и продолжила жариться.

Когда я проходила мимо копченых пенсионеров, они меня окликнули. Дама в черном бикини поверх костлявого тела (казалось, что между костями и кожей нет ни грамма жировой прослойки или мышц) спросила на английском с каким-то акцентом, смягчающим «л» и «м», что я продаю.

Им хотелось воды, и я продала литровую бутылку (Сава после обеда купил на последние деньги каждому по бутылке воды – нам не хватало емкостей, чтобы ходить раздельно) за 30 тысяч донгов – по цене стакана со свежевыжатым соком.

Дама недовольно щелкнула языком, но все-таки лениво развернулась к пляжной сумке с логотипом отеля и достала из новенького крокодилового кошелька 6 дряхлых бумажек по 5 тысяч донгов. За нами наблюдала Эмили.

Мне стало так стыдно. Я воровато, как будто толкаю наркотики, оглянулась и протянула бутылку женщине. Потом развернулась и побежала с пляжа, зачерпывая в сандалии обжигающий песок. Глаза щипало от пота, вообще смотреть, не прищурившись, было тяжело. Светлый песок как будто бы отражал солнце, от асфальта исходил жар, искажающий зрение, виллы с цементными заборами виделись как мираж, подрагивая и оплывая.