Марафон нежеланий

Встав там, где асфальт хранил прохладу пальмовой тени, я вытряхнула из сандалий песок и попыталась отдышаться. Но это была не одышка от бега, а противный ком в горле, сквозь который воздух нужно было проталкивать силой: сначала резко сглотнуть, а потом глубоко вдохнуть. Еще голову стягивало, как будто ее опоясывал какой-то средневековый пыточный обруч. Больше всего на свете я хотела сунуть голову под кран с ледяной водой. Чтобы струя мощным зубосводящим потоком била по вискам, сначала по левому, в котором ощутимо стучало, потом по правому, который просто ныл. Потом бы я подставила затылок, потом – горячий лоб. А когда подняла бы голову вверх, ледяные капельки жаляще скатывались бы по шее, позвоночнику…

Мне показалось, что я отключилась. Мысли были маревом – как местный пейзаж, на который я гипнотически смотрела, как обдолбанная.

«Надо купить воду!» – выловила я самую понятную мысль.

Не знаю, сколько я шаталась по улицам, пока не нашла открытый магазинчик. Не удержавшись, я прижала ко лбу ледяную бутылку и, постояв около минуты, пошла к кассе. Но потом я подумала, что бутылка уже немного нагрелась, посмотрела на продавца – он со старой, наверное столетней, бабкой и маленькой девчушкой с блестящей черной косой смотрел телевизор, сидя на полу в подсобке.

Я пошла поменять бутылку и снова зависла у холодильника. После третьей бутылки лоб онемел, заныли зубы, но зато дыхание стало нормальным.

Я взяла четвертую, расплатилась и побрела вдоль дороги обратно в город. Вообще я с детства любила быть с температурой, лежать в бреду. Какие тогда снились сны или мерещились видения – казалось, что я понимаю всю суть мироздания, смотрю сюрреалистичные фильмы и слушаю гипнотический психодел одновременно. А еще с влажными от давления глазами и бледным лицом я казалась себе печально-красивой, как туберкулезные героини Ремарка. Как только температурный бред начинал накатывать легкими волнами озноба и болью в глазах, я с радостным возбуждением укутывалась в одеяло и предвкушала ночь в липком холодном поту, на границе времен. На фоне этих абстрактных композиций, прямо как у Кандинского, мелькали эпизоды из моего детства (я не всегда была уверена, что это были воспоминания, а не игра воображения).

Я как будто бы снова их переживала: «Отец, может быть, пьяный, может быть, просто злой от чего-то душит мою маму. Я стою на диване, кусаю скатанный валиком язык, сжимаю и разжимаю кулачки, но ничего сделать, даже закричать от страха, не могу». «Вот я снова смотрю на него. Он пытается извиниться, но мама не слушает. Тогда он начинает биться головой о стену и клясться, что это в последний раз». «Мне семь лет. Я подралась с одноклассницей и разбила ей губу. Мама дома ругает меня, не выслушав. Чтобы привлечь внимание, я тоже начинаю биться головой о стену. Мама думает, что я только притворяюсь, поэтому я размахиваю головой посильнее, чтобы появилась шишка: сначала боль бьет по вискам, потом уходит в челюсть, а лоб почему-то почти не болит». «Мама приходит ко мне в комнату и ложится спать на мой диван. За дверью шумит ее мужчина, которому она не дает деньги на пиво. Но в мою комнату он боится заходить. «Ребенку надо спать. Завтра в школу» – это закон. Но заснуть я, в отличие от почти сразу захрапевшей мамы, не могу. Она придавила меня к самой стене, раньше она ложилась к стенке, но тогда я падала с узкого дивана на пол. Я не могу развернуться, разглядываю узор на ковре, на который падает свет от уличных фонарей. Под моим углом кажется, что ромбики не симметричные, одна сторона шире. Я измеряю их пальцами – все нормально, стороны равны. Считаю треугольники на орнаменте вокруг ромбов. Пытаюсь понять, что же нарисовано в центре – снежинки или цветочки. Слишком угловатые для цветочков, но с оранжевой сердцевинкой. Нахожу выбившуюся нитку и мечтаю распустить весь ковер».

В семнадцать, когда я начала писать, с удовольствием обнаружила, что вызывать легкую лихорадку (без высокой температуры и сильного потоотделения) я могу с помощью текстов. Когда я описывала персонажа в бреду, то и сама начинала легонько дрожать, веки тяжелели, лоб становился горячим. В температурные липкие сны я не проваливалась, но спала после этого беспокойно, часто просыпалась и видела много снов за ночь. Наверное, если бы у меня был друг, который мог достать наркотики, сейчас я бы сидела на каких-нибудь психоделиках.

Как-то Сашка сказал, что у него есть знакомый, знакомый которого может достать ЛСД. Мы заговорщицки хохотали, но так и не решились написать ему.

Я бы подумала, что преувеличиваю, считая, что сейчас я нахожусь от перегрева в бреду, если бы не одно видение. Я увидела ее! Аду! Лунную!

Глава 28. Гу Кайчжи. «Фея реки Ло»