Марафон нежеланий

– Ты не одна. Ты можешь пожить у меня, сколько захочешь. А если я перееду из Москвы в Новосибирск… К Саве… То он, наверное, будет не против…

– Вы еще не решили?

– Ну да… Я, наверное, перееду к нему…

– Круто…

– Но ты тоже можешь! У него большой деревянный дом, от деда… За городом, тоже на природе. Можем свои «Джунгли» организовать. Назовемся «Тайга».

Мы рассмеялись. Нет, все-таки таким человеком, как Рита, можно только родиться. Ни одной духовной практикой не воспитать в себе такое обаяние, такое нераздражающее жизнелюбие. И я ведь понимала, что она говорила все это не из вежливости, а искренне, но все равно хотелось ее уколоть в ответ.

Я промолчала только потому, что к нам пришел Миша.

– Просто хочу проведать вас. – Миша поднял руки, как будто бы ждал от нас негативной реакции. – Остальные спят?

– Антон встал, вон там по скале лазает, – сказала я, подчинившись желанию посмотреть на реакцию Миши. Я сразу же пожалела об этом.

Но Миша отреагировал спокойно:

– Вот неугомонный, все время нужно куда-то, где-то ползать. Это все из-за офисной работы. Насиделся там…

– А там не опасно? Это же оттуда спрыгнул… – опять ляпнула я.

Мне почему-то было приятно думать, что я окажусь полезной для Антона.

– Ну, если он захочет спрыгнуть, то ему и у окна стоять опасно, – совсем беззаботно проговорил Миша и, просвистев какую-то веселую мелодию, пошел обратно.

Но через пару шагов остановился, развернулся и с теплой-теплой улыбкой спросил:

– Есть какие-нибудь пожелания на обед?

Я пыталась увидеть отпечаток трагедии в их лицах. Но Миша был улыбчивым и внимательным, наверное, как тот Миша, который мыл посуду у Адама и уважительно выслушивал чужие рассказы. Забава тоже не выглядела страдающей. Да и никогда не выглядела: она была трогательно рассеянной, немного неуклюжей, но я никогда не замечала отпечатка горя в ее затуманенных глазах. Таинственность, загадка – да. Но несчастной она не выглядела. Венера и не должна была страдать. Сейчас она была самой нужной женщиной для Адама. Он сам был нервный, но не печальный. Выходит, страдал только Тимур? И не по Аде, а по Матвею?

Я высказала свои мысли Антону, когда вечером мы сидели в саду. С утра он так и не заговорил со мной, а я весь день бегала за ним, как собачка.

– Всем на всех похуй. Это жизнь. C’est la vie, – сказал он с интонациями Лины. – Прошло уже три года. Ты правда думаешь, что они должны носить пожизненный траур?

– Но ведь что-то должно проскальзывать. В разговорах, касающихся каких-то темных тайн, их прошлого, я замечала только неловкость и скрытность, но не горе.

– Давай сделаем так, чтобы мы были косвенно виноваты в чьей-нибудь смерти, и посмотрим, как будем чувствовать себя через три года. Ты же любишь реалистичные эксперименты.

– Если тебя кто-нибудь убьет за неудачные шутки, я точно не буду горевать.

– Никто не будет. C’est la vie.

– Но ты все-таки поверил Тимуру?

– Это звучало правдоподобно. Я чувствую, когда меня обманывают. Если бы он подумал, что я как-то достал видео Венеры, то, узнав, что все мои доказательства – это всего лишь открытка, он бы не стал рассказывать всю эту историю. Отшутился бы – да и все. Мне нужно достать это видео. И тогда я уеду.

– Ты хочешь его опубликовать?

– Нет. Если они не виноваты. Просто посмотрю. И уеду.

Что случилось с Савой, мы не понимали. Он обещал Рите все рассказать днем, но проспал до вечера. Сказал, что у него болит голова, и не пошел на ужин. Рита принесла ему рис с маленькими осьминожками, которых Миша так мастерски обжаривал на гриле. Но Сава попросил оставить его одного. Той ночью, когда все уже спали, он переехал в бывший домик Насти и Маши. Неделю он просидел там, выходя только в туалет и в душ. Рита приносила ему поесть, терпеливо слушала его суровое сопение.

Я представляла, как она обнимает его сзади, гладит по грудной клетке и считает удары сердца. Но потом Рита рассказала, что он держится на расстоянии.

– Ему нужно время, – каждый день говорила она.

В один из вечеров она мне рассказала:

– Когда умер Владлен Савельевич, Сава уехал в его дом и прожил там один все лето. Мне нравится, как он говорит про время. Что это не спираль, не круг, не прямая линия. Он говорит, что время – это слои, как слои геологических периодов в одной скале. Вот. Сава говорит, что в доме деда он чувствует, как прикасается к верхушке того, «Всполохово-Енисейского» слоя. Что в своем измерении Владлен Савельевич сейчас пишет за щербатым дубовым столом. Что над нами, как и под нами, есть другие слои. Просто мы никогда не пересечемся.

– У него необычное видение мира. Когда-нибудь он точно станет известным.

– Да… – сказала Рита и тяжело вздохнула.

Пару раз Саву навещал Адам. Но быстро выходил. Первый раз – удивленный и даже напуганный. Второй – рассерженный. Это был как раз конец Савиного добровольного недельного заточения.

В тот вечер, после визита Адама, Сава все-таки вышел. Он увел Риту на пляж, и они проговорили почти всю ночь. Кажется, Сава рыдал – я видела, как Рита вытирает ему лицо, как целует в глаза и гладит по голове.