Марафон нежеланий

Рита вернулась в домик под утро, тяжело вздохнула и стала собирать вещи.

– Вы все-таки уезжаете?

– Да, – вновь тяжело вздохнула она.

Мы замолчали. Я принялась помогать ей собирать листочки с рисунками.

– Роза, я тебе кое-что расскажу, – сказала она, когда мы присели на матрас, еле застегнув чемодан. – Сава не хотел, чтобы это кто-то знал. Но потом сказал: «Расскажи Розе. Ей это будет уроком».

– Что у них произошло?

– Они… сначала долго разговаривали, про Владлена Савельевича тоже много. Адам попросил тогда Саву за неделю наказания упорядочить все работы. И сейчас они читали их. Потом Адам попросил почитать любимые и ненавистные вещи Владлена Савельевича. Сава, как всегда, раздражался из-за сравнений с дедом. Но сбегал за его книжкой – это его талисман, он как-то мне признался. Книгу ему еще в детстве подарил дед, с напутствием на обороте. Не строгим, писательским напутствием, а таким нежным, дедовским. Как-то постепенно они напились. Адам все заводил его насчет деда, и в какой-то момент Сава был настолько пьяным, что решил сжечь книгу. Он, конечно, сейчас не признает, может быть, это Адам ему сказал, а Сава просто взял на себя ответственность. Они сожгли книгу в ванне. Помнишь, какой эйфоричный он вернулся? Он был еще пьяным, ощущал, как будто бы освободился от прошлого, от деда. Но потом, проспавшись, возненавидел себя. Уничтожил единственное письмо его деда, именно деда, а не писателя Всполохова-Енисейского. Он говорит, что до сих пор боится себя – ведь он так радовался сожжению. Понимаешь, что ничего хорошего ему «Джунгли» не принесут?

– Мы здесь не для хорошего.

– Перестань ершиться! Ты понимаешь, про что я говорю.

– Вам просто нужно оправдание, чтобы сбежать.

– Я не буду обижаться, как бы ты этого ни хотела. И буду звонить и писать настоящие бумажные письма с нарисованными от руки открытками. И приезжать в гости к тебе буду. И ты ко мне.

Я разревелась, капризно, по-детски отмахиваясь от Риты.

– Вот, держи. Я нарисовала это для тебя. И написала кое-что на обороте. – Она выдернула лист из своего блокнота с набросками, с застенчивостью в глазах и в то же время с решительностью в движениях протянула мне его.

Я подошла к окну. На карандашном рисунке с завораживающей игрой теней была нарисована я, большеглазая версия меня. Я стояла посреди джунглей, яркий свет бил в лицо. Я загораживала лицо правой ладонью, но лучи падали на лицо вместе с тенями от веток, рисуя кружевной узор на коже.

На обороте было написано:

«Даже в самой неприглядной тьме есть лучики. Блеклые, почти незаметные. Но когда ты привыкнешь к темноте, то сможешь их разглядеть. И пойдешь на свет одного из них. Тьма не для тебя. Но и к свету нелегко будет привыкнуть. Глаза будут болеть, а тело – желать скрыться. Просто снимай повязку с глаз постепенно. Один оборот марли за другим. А потом ты увидишь всю красоту этого мира в лучах солнца. И это будет самый прекрасный момент в твоей жизни».

Глава 36. Фредерик Лейтон. «Пылающий июнь»

– Остались только лучшие! – Адам гордо вздернул подбородок и прищуренными глазами оглядел всех нас, как бы передавая искорку самолюбия. Как в детстве, когда, играя, перекидывают невидимый шар.

Поймали все, кроме Антона. Он опустил взгляд и стал задумчиво почесывать бедро, оставляя на загорелой коже белые полоски, похожие на следы самолетов в небе.

– Ты так не считаешь? – Адам спрыгнул с камня и подошел к Антону.

Антон дернулся, как будто бы, засыпая, упал в пропасть. Хотел встать, но все же остановился и рассеянно проговорил:

– Я не считаю себя лучшим.

– А кто это будет делать за тебя? – Адам рассмеялся и посмотрел на нас. Лина закивала, а Лера хихикнула. – Ты для меня до сих пор загадка.

Адам присел, рассматривая Антона. Несколько секунд они играли в пинг-понг взглядами. Лина начала обмахиваться рукой, как веером, и одними губами сказала: «It’s hot!» Лера опять хихикнула.

– Приходи сегодня ко мне. Вместе найдем причину, почему ты – лучший.

Пока Адам поднимался на камень, Лина тараторила:

– Кто-нибудь срочно должен написать фанфик про это!

Тимур громко хрустел костяшками пальцев, сжимая их до побеления. Его взгляд говорил: «Если ты что-то задумал – остановись». Потом он посмотрел на меня, и я прочитала в его глазах просьбу: «Останови его».

Адам поднялся и заговорил своим будничным приглушенным голосом: