Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Наиболее массовыми деяниями, влекущими за собой уголовную ответственность спецпереселенцев на протяжении 1930-х гг., оставались побеги из мест поселения. По сводной статистике, отразившей динамику численности спецпереселенцев в 1932–1940 гг., из 2176 тыс. прибывших за этот период на поселение бежали 629 042 чел., было «возвращено из бегов» 235 120 чел.[1117] Можно поставить под сомнение точность карательной статистики, в т. ч. и неопределенность того, как велся подсчет «возвращенных из бегов» (вошли ли сюда добровольно возвратившиеся?), но тенденции очевидны: побеги были массовым явлением и пошли на убыль только во второй половине 1930-х гг. Эволюционировала и практика борьбы с побегами. За десять лет, прошедших с ввода в действие первых нормативных документов по применению мер уголовного воздействия к бежавшим «кулакам», сложилась система наказаний различных категорий бежавших. В приказе НКВД СССР и Прокуратуры СССР от 9 января 1941 г. «О порядке возбуждения розыска и предания суду лиц, бежавших из трудовых и специальных поселков НКВД» содержалось десять пунктов, регламентировавших карательные процедуры, за каждым из которых стоял десятилетний отрефлексированный опыт применения

[1118]. В преамбуле перечислялись подлежавшие и не подлежавшие розыску. К первым относили всех бежавших в возрасте от 16 лет и старше. Особо выделялись «лица, осужденные к лишению свободы с последующим (по отбытии наказания) водворением в трудпоселки и не прибывшие к месту поселения». Вторые включали спецпереселенцев, восстановленных в гражданских правах и выбывших из мест поселения до издания известного постановления ЦИК СССР от 25 января 1935 г., а также дети спецпереселенцев, «выбывших без надлежащего разрешения», на которых распространялось постановление СНК СССР от 22 октября 1938 г. о разрешении детям, достигшим 16-летнего возраста, выезда из трудпоселков (т. е. дети, бежавшие из ссылки до достижения ими на момент бегства 16 лет и в силу различных причин, в т. ч. с ведома властей, не возвращенные в ссылку).

Наказание за побег оставалось неизменным – до трех лет лишения свободы по ст. 82 УК РСФСР с последующим по отбытии срока наказания водворением в спецпоселки. Уголовная ответственность в полном объеме применялась к бежавшим неоднократно и не имевшим на момент задержания ни определенных занятий, ни постоянного места жительства[1119]

. Далее особо выделялись три категории бежавших и обнаруженных спецслужбами, которые суду не предавались и обратно в ссылку не водворялись, но ставились органами НКВД на оперативный учет. Это касалось «лиц, бежавших из трудпоселков, если после совершения побега они в течение 3-х лет и выше непрерывно занимаются общественно-полезным трудом и проживают в нережимных местностях»[1120], «бежавших из трудпоселков женщин, если они после побега вышли замуж за лиц, занимающихся общественно-полезным трудом», «лиц, бежавших из трудовых поселков и к моменту обнаружения оказавшихся нетрудоспособными», которых надлежало «отдавать под опеку родственников, проживающих в нережимных местностях», а не «переданных под опеку через органы РКМ [милиции. –

С. К.] в принудительном порядке водворять в инвалидные дома по месту обнаружения…» Дети до 16 лет, не имевшие родителей и не принятые под опеку родственников, направлялись в «детские дома общей системы»[1121]

.

Скрупулезный учет ситуаций, с которыми сталкивались спецорганы, разыскивавшие бежавших из ссылки, свидетельствует о том, что карательная система чутко реагировала на реалии времени. Как и ранее, спецорганы не были заинтересованы в возвращении в ссылку недееспособных лиц (инвалиды и дети-сироты). Со временем исходя из потребностей экономики велся учет бежавшей молодежи, сумевшей к моменту ее обнаружения «осесть» на производстве, стать ударниками и т. д. Чаще всего в такую «льготную» категорию попадали девушки, бежавшие из ссылки однократно в возрасте до 16 лет, вышедшие затем замуж за «вольных» граждан и занимавшиеся «общественно-полезным трудом».