Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Большая часть историков не подвергла сомнению данные карательной статистики. Единственным скептически отнесшимся к сведениям спецорганов стал известный демограф С. Максудов. В одной из публикаций в 1995 г. он подверг критике подлинность хранящейся в ГА РФ (ф. Р-9479, Р-9414) статистики ГУЛАГа, которую опубликовал, тем самым введя ее в научный оборот, московский историк В.Н. Земсков. На примере данных спецорганов о смертности депортированных по пути в спецпоселки С. Максудов убедительно доказал неточность карательной статистики (явный недоучет)[1150]. Выше мы показали, как высокопоставленные сибирские чекисты И.И. Долгих и Л.М. Заковский явно преуменьшали масштабы смертности депортированных сибиряков летом 1931 г. Сказанное дает основания критически оценивать статистику ОГПУ – НКВД, особенно относящуюся к 1930–1931 гг. Об этом, впрочем, в осторожной форме высказался В.Н. Земсков, полемизируя с С. Максудовым. Он писал: «…централизованный учет в масштабах всей кулацкой ссылки был налажен только к началу 1932 г. Поэтому по более раннему периоду (1930–1931 гг.) мы располагаем только разницей между общим числом крестьян, направленных в 1930–1931 гг. в кулацкую ссылку [1 803 392 чел. – С. К.] и их наличием к началу 1932 г. [1 317 022 чел. – С. К.] (их число уменьшилось примерно на 0,5 млн), не имея сводных сведений о составляющих этой убыли»[1151]

.

Позиция В.Н. Земскова в отношении достоверности репрессивной статистики оставляет впечатление двойственности. В ней уживается абсолютное доверие к любым цифрам учета спецпереселенцев органами ОГПУ – НКВД с января 1932 г. (с этого момента заработал централизованный аппарат Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГ ОГПУ с его отчетно-статистическими формами движения «контингента» спецпоселений) и недоумение по поводу того, как учитывались репрессированные крестьяне на поселении в 1930–1931 гг. Отметим, что в этот период существовал ведомственный учет различных форм и видов движения крестьянского «спецконтингента»: органы ОГПУ вели учет спецпереселенцев по ряду режимных показателей (побеги, преступления и т. п.), медицинские органы фиксировали показатели заболеваемости и смертности в пути и на поселении, комендантские отделы в составе НКВД учитывали расселение и хозяйственное использование труда спецпереселенцев. Низкое качество учета и межведомственные трения (особенно между ОГПУ и НКВД РСФСР) в итоге привели к тому, что первые полтора года существования спецпоселения не имели достаточно документированной статистической базы. Остается довольствоваться теми немногочисленными сведениями, которые собирались органами ОГПУ для своего внутреннего пользования. К ним следует отнести данные о побегах и задержаниях за период с весны 1930 г. до осени 1931 г. (табл. 7).

Необходимо отметить, что сами чекисты указывали на неполноту и нечеткость статистики, получаемой с мест от полпредств. Это дает основание для предположения о качестве репрессивной статистики и последующих лет.

Таблица 7

Динамика побегов и задержания спецпереселенцев в основных регионахих размещения с весны 1930 по сентябрь 1931 г.^*

^*

ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 379. Л. 94.

^** Данные за 1930 г.

^*** Данные за ноябрь 1930 – март 1931 г.

Представленные в таблице сведения являются далеко не полными и, кроме того, не вполне сопоставимыми. Так, данные по Северному краю отразили статистику бежавших только за 1930 г.[1152] Не имея сведений за 1931 г., работники центрального аппарата ОГПУ механически перенесли цифру предыдущего года на весь период (март 1930 – сентябрь 1931 гг.). Очевиден явный недоучет бежавших из комендатур Уральской обл. По данным чекистов, из Уральской обл. лишь в сентябре 1931 г. бежало 18,5 тыс. чел., в октябре 1931 г. – 9,4 тыс. чел.[1153]

Противоречива и статистика побегов из Сибирского региона. До сентября 1930 г., когда Сибирский край был разделен на Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский, ПП ОГПУ Сибкрая в одних документах указывало 27 932 бежавших[1154], в других – 21 тыс.[1155] Данные же в целом за март 1930 г. – сентябрь 1931 г. (28,5 тыс. чел.) также представляются заниженными в сопоставлении с числом бежавших из нарымских комендатур с июня по декабрь 1931 г. – 16 434 чел., по данным Сиб-ЛАГа[1156]. Следует учесть и то, что с лета 1931 г. началось формирование сети кузбасских комендатур, в которых осенью 1931 г. сосредоточивалось до 100 тыс. чел. и откуда также бежали спецпереселенцы.

Приведенные выше данные о бежавших из отдельных регионов свидетельствуют о несовершенстве карательной статистики побегов в 1930–1931 гг. Официальная численность бежавших в 101 650 чел. может быть увеличена до 200 тыс. чел. (табл. 4).