Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

С конца 1929 г. проблема разъединения и воссоединения крестьянских семей стала одной из значимых как в реализации государственной репрессивной политики, так и в стратегии и тактике ответного поведения крестьян. К разъединению семей и беженству крестьян методично принуждало государство. В этом направлении оно начало действовать во время хлебозаготовительной кампании 1929/30 г., тогда были арестованы и осуждены многие главы крестьянских семей. С осени 1929 г. до начала января 1930 г. только в рамках этой кампании в Сибири было осуждено 5,8 тыс. чел., в т. ч. около 2 тыс. чел. приговорено к высылке, остальные – к лишению свободы[1189].

Однако эти меры не идут в сравнение с репрессиями, обрушившимися на деревню после вступления в действие секретных партийно-государственных директив «о ликвидации кулацких хозяйств», принятых в конце января – начале февраля 1930 г. Наиболее жестоким репрессиям (арест, заключение в тюрьмы и лагеря, расстрел) подвергся «контрреволюционный кулацкий актив», или «кулаки 1-й категории». Так, по неполным итоговым сведениям о репрессированных «тройками» ОГПУ за 1930 г., только в Западной Сибири через чрезвычайные органы прошли 16,5 тыс. чел., главным образом по «кулацким» делам[1190]

. Н.Я. Гущин приводит данные о том, что к лету 1930 г. в регионе «было репрессировано около 10,5 тыс. кулаков, отнесенных к первой категории»[1191]. Исходя из этих данных, можно заключить, что репрессивный механизм разъединил не менее 15 % крестьянских («кулацких») семей.

Столь массовое изъятие глав семей обещало осложнить операцию по высылке остальных членов семей. Однако в своем приказе № 44/21 от 2 февраля 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулачества как класса» ОГПУ требовало при высылке семей арестованных лишь учитывать «наличие в семье трудоспособных»[1192]

.

То, что объектом репрессий неизбежно становилось не абстрактное «кулачество как класс», а семья как таковая, объединявшая представителей нескольких поколений, активисты «раскулачивания» поняли уже в ходе самой кампании. Об этом свидетельствует перечень вопросов, заданных 27 января 1930 г. Р.И. Эйхе на общем собрании актива Новосибирской организации ВКП(б): «Кулаки должны высылаться с семьями или без семей?», «Что будут делать с детьми и вообще с семьей кулака?», «После отобрания средств у кулака может ли у кулака и его детей наступить и когда отмирание кулацкой идеологии?», «Если сейчас или в дальнейшем мы выслали кулака – главу семьи, а члены семейств остаются на месте, то они также могут быть вредителями?», «Как быть с детьми кулаков, которые учатся в школах?», «А как быть с родственниками кулаков, иногда середняками и даже в отдельных случаях бедняками, которые, конечно, сочувственно отнесутся к экспроприации кулака?», «Как быть с молодежью кулацких семей в случае высылки хозяина дома?»[1193].

Учитывая, что собрание состоялось за несколько дней до утверждения официальных директивных указаний о порядке «раскулачивания», можно сделать вывод о высокой степени готовности сибирского партактива к самым жестким репрессивным действиям по отношению не только к «кулакам» – главам семей, но и к их детям и родственникам. Нетерпимость и подозрительность ко всему «кулацкому», нашедшие отражение в заданных вопросах, безусловно, стали основой для «перегибов» в процессе массовой высылки. Характерно, что чем подробнее был перечень признаков высылаемых или расселяемых в пределах районов их проживания, тем больше его игнорировали на местах. Так, если инструкция не допускала высылку семей бывших партизан и красноармейцев, то местные функционеры оставляли самих глав семей, но высылали членов их семей, могли не тронуть жен красноармейцев, находившихся на действительной военной службе, но подвести под высылку их родителей и т. д.

Директивой Сибкрайисполкома от 1 марта 1930 г. определялся круг хозяйств, подлежавших высылке в отдаленные районы, но в силу разных причин временно оставляемых в местах проживания. В перечне категорий указывались семьи, не имевшие в своем составе трудоспособных, состоявшие из стариков, больных, детей, «женщин в последнем периоде беременности»[1194]. Даже беглая проверка мотивов высылки, производившаяся в феврале – марте 1930 г. на сборных пунктах, выявляла типичные случаи местного произвола. В Исилькульском районе Омского округа работники сборного пункта вернули обратно 84 семьи. «Из с. Васютино была выслана семья Тараненко без главы семьи (глава отбывает наказание в ИТД за распродажу имущества) в числе 5 чел.: мать и 4 детей, последние от 1 г. до 7 лет.

Из того же села направлена семья в 5 чел.: старик, старуха, сноха беременная на 7 мес. беременности и 3 детей от 2 до 6 лет. <…>

Из Ново-Омского района была выслана кулачка, муж которой отбывает наказание в ИТД, с 4 детьми от 11 лет и младше, 2 обморозили руки и ноги, грудной ребенок умер.

Случаи смерти грудных детей имелись в Омском районе и Полтавском, в последнем случае ребенок удушен в тулупе матерью»[1195].