Читаем Марина из Алого Рога полностью

Чмъ дале подвигалась она, тмъ круче становился склонъ, по которому расположенъ былъ лсъ… скользко было такъ, что она то и дло принуждена была ухватываться за искалывавшіе ей руки сосновые и можжевеловые сучья, не то опускаться на земь, чтобы не расшибить себ на сват лобъ о встрчное дерево… Она вспомнила вчерашнія слова кузнеца, — это былъ ближайшій отъ его жилища во дворцух имъ однимъ знаемый, путь, по которому одинъ "онъ и ходилъ завсегда",' какъ говорилъ Петрусь… Она знала: внизу, подъ этою кручей течетъ Алый-Рогъ, — она затмъ и пошла по этой тропинк… Ей хотлось еще разъ взглянуть на т свтлыя струи, по которымъ плыла она недавно съ нимъ, гордая и счастливая, — на которыхъ небесные сны снились ей наяву…

Лсъ кончался у самаго вира; тропинка выводила въ церковищу…

Марина остановилась, тяжело переводя дыханіе…

Въ прозрачномъ свт зачинающагося утра тонула окрестность. Надъ водами, надъ боромъ, тихо волнуясь, неслись вверхъ бло-млечные клубы тумана… Съ противоположнаго берега, блестящими змйками віясь между деревъ, добгали до вира первые, робкіе лучи еще невидимаго солнца… сладко пли въ втвяхъ просыпавшіяся пташки во сртеніе идущему свтлому дню…

Нтъ боле свтлыхъ дней для Марины… А давно-ли, думала она, не было пташки беззаботнй ея!..

Онъ тутъ еще, тутъ — качается на берез, чуть не надъ самою головой ея, — зловщій завивъ таинственной травы, по которую "двнадцать зорь сряду" ходилъ тотъ ужасный человкъ… Онъ "довелъ до своего", — онъ побдилъ… все началось

для нея съ той минуты, когда указалъ ей на эту березу Тулумбасъ!..

Она протянула руку и — съ тмъ ощущеніемъ, съ какимъ притронулась бы въ пылающему углю, — сорвала завивъ съ втви и бросила его въ воду.

Онъ исчезъ на мигъ въ струяхъ… Прилежно слдила за нимъ двушка: вотъ выплылъ онъ, вотъ понесло его теченіе, вотъ онъ натолкнулся на длинный стебель купавки и, описавъ новый кругъ кругомъ себя, застрялъ перехваченный на пути иглами выбгавшаго со дна шильника…

Марина опустилась на полусгнившій стволъ сосны, вершиною своей обрушенной въ глубину вира... Ее мучила жажда;- она зачерпнула воды рукой, напилась, обмыла опухшія вки, лицо… Ее освжило… "Вольное водное царство",припомнились ей слова ея сказки… Она подвинулась ближе, ближе по стволу — и принялась глядть въ бездонное церковище.

Какъ въ зеркал видитъ она себя — и едва узнаетъ… Какъ измнилась она, какъ впали глаза!.. Темная волна ея волосъ скатилась съ плечъ, и плещутся въ струяхъ ихъ длинные концы… Смутилась на мигъ водная гладь… Она закидываетъ волосы назадъ — и опять глядитъ туда: узорною стью опутываютъ ее тамъ склоняющіяся надъ нею древесныя втви, — и подъ нею скользятъ облака безконечною цпью…

Она все глядитъ, — глядитъ не отрываясь… все дальше, все глубже проникаетъ взоръ ея въ прозрачное водное лоно… Синетъ краше небесной лазури въ глубин,- что-то чудное, тайное совершается тамъ… переливаютъ невиданные цвта… тянутся лучи… сыплются алмазные брызги… Опаломъ блещутъ хрустальныя стны; замелькали сквозь нихъ чьи-то странные лики… Узнаетъ себя она, — увнчаны пвникомъ и лиліями ея зеленые волосы… Манитъ ее кто-то изъ подводнаго чертога… и чей-то знакомый, волшебный голосъ ее зоветъ: слышишь, слышишь, — звонятъ мои колокола, зовутъ, зовутъ тебя… Иди, иди, — здсь любовь… и забвеніе…

И сладкою волной льется въ уши Марины чудный гулъ подводнаго колокола… Ослпительными огнями горитъ глубина… Все настойчиве, все неотразимй зоветъ ее волшебный голосъ… "Забвеніе, забвеніе!…" шепчетъ она, и ноги ея скользятъ уже съ берега въ воду… вздрогнула она вся отъ холоднаго прикосновенія влаги… Забвеніе! молвитъ она еще разъ.

Рука ея отдляется отъ сучка, за который держалась она до сихъ поръ… Покачнулась Марина… и всмъ тломъ повисла надъ бездной…

— Марина… Марина Осиповна! донеслось вдругъ до нея, точно съ неба.

Боже мой, это тотъ же опятъ… Это его, это его голосъ!…

Она вскрикнула отъ счастія, отъ ужаса… Отчаяннымъ движеніемъ откидывается она назадъ, ловитъ руками спасительный сучекъ…

— Барышня!… слышитъ она подл себя пронзительный крикъ… Кто-то схватилъ ее за плечи, и тащитъ къ себ, стискивая въ перепуг тло ея до острой боли…

Это Петрусь. Онъ самъ еле дышетъ отъ волненія…. Помертвлая, сидитъ она на берегу, не чувствуя подъ собою ногъ, не смя повернуться.

— Господа… за вами… пріхали, перерывающимся языкомъ говоритъ мальчикъ Марин…

Они, да!.. Первый, весь изорванный и расцарапанный, десять разъ на скользкомъ скат чуть не свернувшій себ шеи, добгаетъ до нея Пужбольскій. Въ одной рук y него толстый пледъ, въ другой дорожная фляжка еъ виномъ.

— Выпейте… сейчасъ, сейчасъ пейте! суетъ онъ ее въ руку двушки, окутывая въ то же время пледомъ плечи ея, станъ… Руки дрожатъ y него какъ въ сильнйшемъ озноб.-Je m'en doutais! какъ бы противъ воли вылетаетъ y него изъ устъ, — слава Богу, поспли во-время!…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза