Марина из Алого Рога

— Куражьтесь!… Я снесу, отвчала покорно Марина… "Княжна!" сказала она себ съ невольно горькою улыбкой.

Онъ опять уставился на нее:

— И не можетъ онъ ничего со мною подлать, — самъ казалъ… "отецъ твой", казалъ: "по закону!…" Жинка мн была… внчанная — Марья едоровна. Не слыхали, — про мать свою… про Марью едоровну?… Н, не слыхали, утромъ казали мн — не слыхали!… Ой грхъ, грхъ… большой грхъ!..

Онъ вдругъ закрылъ себ глаза руками…

— А таки моя, моя дочка! На мое вышло, продолжалъ онъ какъ въ бреду… — Отнялъ, двадцать годовъ не отдавалъ… а на мое-жь вышло!… Потому — знаю! какимъ-то таинственно зловщимъ шопотомъ проговорилъ онъ:- двнадцать зорь по ту траву ходилъ… поки нашелъ… Завивъ тотъ мой вчирась на виру бачили?… казалъ Тулумбасъ — бачили… Нту на завивъ тотъ отговора… Нту!… Отдалъ дочку, отдалъ! захохоталъ вдругъ дикимъ хохотомъ хромой…

Ужасъ все сильне овладвалъ Мариной…

— Въ Сибирь хотлъ меня… убогимъ на вки сдлалъ… дьяволъ лысый!… Онъ приподнялся и опять упалъ на лавку, — винные пары снова подымались ему въ голову, глаза его налились кровью и блуждали свирпо кругомъ, какъ бы отыскивая предметъ ненависти его… А за что?.. Простилъ я ей… все простилъ… Богъ съ тобою! сказалъ ей, только ты напредки не подумай… смть не подумай съ нимъ возжатись… А онъ, гадюка [27], чтобъ ему, проклятому…

Въ эту минуту подъ самою кузней слышно раздался жалобный визгъ собаки, и въ оставшееся открытымъ, не высоко надъ землею прорзанное оконце однимъ прыжкомъ вскочилъ Каро — и съ неистовымъ лаемъ радости и тревоги кинулся въ госпож своей. Онъ, видимо, давно, долго, отчаянно отыскивалъ ее повсюду…

— А чтобъ тебя, песъ анаемскій! заревлъ кузнецъ, подымая надъ головой тяжелую желзную полосу, попавшуюся ему, въ несчастію, подъ руку…

Каро, оскаливъ зубы, неустрашимо кинулся на него…

Не успла вскрикнуть Марина, какъ бдная собака, съ разможженнымъ черепомъ, лежала истекая кровью у ея ногъ.

— Каро, Каро… за что, за что убили вы его! съ безумнымъ рыданіемъ упала она наземь, охватывая руками содрогавшееся еще тло врнаго друга…

— Убью!… И тебя… убью!… Кровь барскую изъ жилъ выпущу! не помня себя ринулся на нее пьяный…

— Убейте! приподымаясь на колняхъ, вскрикнула Марина, простирая въ нему молящія руки. Смерть, — о, какое блаженство было бы это для нея!…

Полоса съ грохотомъ шлепнулась изъ рукъ его оземь… Онъ зашатался и растерянно ухватился за стну…

— Не буду… не буду! вдругъ зарыдалъ онъ истерическимъ страшнымъ воплемъ, — тоди хотлъ… якъ въ люльк лежала… съ Марьею… съ Марьей хотлъ, — обоимъ одна смерть!… Царство ей небесное, барыня покойница… съ рукъ вырвала… Чуръ его… синій, о-о, чортъ рогатый!… Огнемъ меня… огнемъ…

Онъ повалился на лавку въ судорожномъ припадк.

Марина схватила съ печи бутылку съ огаркомъ — и выбжала въ кузню… Зачерпнувъ изъ кадки воды въ жбанъ, она принялась обливать ею голову кузнеца… Она не слыхала, какъ въ это самое время грохотали колеса подъзжавшаго экипажа, какъ вслдъ за тмъ нетерпливая и сильная рука застучала что есть мочи въ дверь кузни…

— Отворяй, отворяй сейчасъ! кричалъ въ окно, уже почти подъ самымъ ея ухомъ, чей-то — она въ первую минуту даже не была въ состояніи признать, чей это былъ угрожающій голосъ:- двери выломаю!..

Она выбжала, отомкнула…

— Гд Марина? крикнулъ входя Іосифъ Козьмичъ, — онъ не замтилъ ее въ темнот… Первымъ движеніемъ ея было кинуться отъ него прочь, въ горницу, къ отцу своему…

Этотъ ненавистный голосъ словно привелъ того въ чувство. Онъ сидлъ теперь на лавк, низко опустивъ косматую голову, диво поводя кругомъ мутными глазами.

— Марина! крикнулъ съ порога, завидя ее, г. Самойленко, — демъ!..

— Куда? спросила она, не понимая.

— Со мной!… Не можешь же ты здсь оставаться… Онъ шагнулъ впередъ и чуть не упалъ, запнувшись за бездыханное тло бднаго Каро…

Онъ наклонился, узналъ:

— Это твоя работа? крикнулъ онъ бшенымъ голосомъ кузнецу.

— Моя, замоталъ тотъ головою:- и дочку хотлъ… и дочку!… Въ Сибирь посылай!…

— Онъ пьянъ? испуганно глянулъ на Марину Іосифъ Козьмичъ.

— Пьянъ! вызывающимъ тономъ повторилъ хромой: — пьянъ, посылай въ Сибирь!…

— Марина, заговорилъ опять т. Самойленко, — ты виновата предо мной… Я… я простить теб готовъ… Но не здсь объ этомъ разсуждать намъ… демъ скоре!…

— Куда я отъ отца уду? сказала она.

— Онъ, онъ! возгласилъ Іосифъ Козьмичъ, насильно схватывая ее за руки, — не отецъ онъ, а убійца!… Онъ жену свою… твою мать, вотъ какъ эту собаку несчастную…

— Помилуй мя, помилуй, Господи! застоналъ вдругъ хромой.

— Я, съ глубоко захватывавшимъ его волненіемъ говорилъ между тмъ Іосифъ Козьмичъ, — я… ты должна это знать, я любилъ твою мать бдную…

— На сносяхъ ее за меня отдалъ! прошиплъ кузнецъ.

— Врешь ты, мерзавецъ, врешь! кинулся на него со сжатыми кулаками г. Самойленко: — не отдалъ бы я ее теб на врную смерть!… Сама она, сама… въ мое отсутствіе… Растерялась… скрыть… предъ барыней, предъ покойницей захотла… А онъ тутъ, жаба подлая, приставалъ въ ней давно… Она и пошла за него…

— Пошла… На то шла, чтобъ врною быть…