Марина Цветаева

Кто уцелел — умрет, кто мертв — воспрянет.И вот потомки, вспомнив старину:— Где были вы? — Вопрос как громом грянет,Ответ как громом грянет: — На Дону!— Что делали? — Да принимали муки,

Потом устали и легли на сон.И в словаре задумчивые внукиЗа словом: долг напишут слово: Дон.

Ц

ветаева всегда была очень близка со своей дочерью. Теперь, в коммунистической Москве, разлученная со своим старым миром, она делилась с шести-летней Алей своими мыслями, своим одиночеством и романтизмом. Она брала ее с собой на прогулки, в гости к друзьям, в театр и на поэтические чтения. Аля была очень красива; у нее были прекрасные глаза Эфрона и высокий лоб Цветаевой; она была спокойной, но веселой, и уже в те годы вела дневник и писала стихи, которые мать считала достойными публикации.

Но, как и ее собственной матери, Цветаевой нужно было быть центром жизни дочери; как и ее мать, она «пичкала» Алю своими любимыми писателями и рассказами. Навязывая дочери свои стандарты, она вырывала ее из детства и втискивала в опасную близость, необходимую ей самой. Многие современники отмечали, какой «обработанной», отрепетированной появлялась Аля. Не смея бунтовать открыто, она всегда вытворяла шалости за спиной матери. Однажды, когда Цветаева с Алей ночевали в коммунальной квартире друзей, им было наказано оставить комнату в идеальном порядке. Аля, пользуясь близорукостью Цветаевой, исписала все стены: «Здесь в такой-то и такой-то день спали Марина и Аля». Она также прятала вещи, которые любила Цветаева, или выбрасывала «сокровища», такие, как еда, за которой гонялась Цветаева. Она всегда обращалась к матери на «вы», так как ей было ясно, что особая роль Цветаевой как поэта делает ее лучшей во всех отношениях.

В свои воспоминания Аля включает описание матери, относящееся к 1918 году:

«Моя мать очень странная. Моя мать не выглядит матерью. Матери всегда обожают своих детей и детей вообще, но Марина не любит детей… Она печальная, быстрая, любит поэзию и музыку, пишет стихи. Она упорно добивается, всегда упорно добивается. Она может злиться и может любить. Она всегда спешит. У нее великая душа…. быстрая походка. Руки Марины покрыты кольцами. Марина читает ночи напролет. У нее почти все время насмешливые глаза. Ей не нравится, когда ей надоедают глупыми вопросами, она очень сердится».

Однажды, вернувшись домой из очередной «экспедиции» по поиску продуктов, они услышали, как мальчик, продававший газеты, кричит, что Николая Романова казнили. Цветаева повернулась к Але и сказала громким, глухим голосом: «Аля, они убили русского царя Николая II. Помолись за упокой его души!» Аля трижды перекрестилась и низко поклонилась. В тот момент Цветаева подумала: «Как плохо, что она не мальчик. Она бы сняла шапку».

Стихи к Але, написанные в 1918–1919 годах, наполнены нежностью к дочери, которую она любила «как сына». Но они разоблачают жестокую правду: она не может понять ни себя, ни дочь. Является ли Цветаева матерью или дочерью? Товарищем по играм или сестрой? Это противоречивое отношение тяготило ребенка.

Не знаю, где ты и где я.Те ж песни и те же заботы.Такие с тобою друзья!Такие с тобою сироты!

Цветаева также делится с Алей тоской по Сергею:

— А папа где? — Спи, спи, за нами Сон,Сон на степном коне сейчас приедет.— Куда возьмет? — На лебединый Дон.Там у меня — ты знаешь? — белый лебедь…

Младшая дочь Цветаевой Ирина играла совсем другую роль. Неизвестно, родилась ли она с генетическим отклонением или плохой уход и питание задержали ее развитие, но в два года она едва умела ходить или говорить как следует, а могла только напевать мелодии. Очевидно, что дефект Ирины был и упреком и бременем для Цветаевой. Она всегда называла ее «Ирина» — никогда «Ириночка» или «Ирочка», как было принято в русских семьях. Не было ни намека на ту ревность, собственническую любовь, которую с рождения знала Аля. При жизни ей были посвящены лишь дия небольших стихотворения. Оба они говорят больше о зловещих обстоятельствах рождения Ирины — о гражданской войне, революции, чем о ребенке или о чувствах Цветаевой к нему.