Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

Сегодня очевидным и понятным является точка зрения, что в экстремальных ситуациях люди не всегда совершают безупречно правильные поступки, срываются, горячатся, допускают необдуманные сугубо эмоциональные высказывания, голословные обвинения… Естественно, то шоковое состояние, в котором в первый момент оказались русские литераторы-эмигранты в связи с нападением нацистской Германии на их родину, сопровождалось эмоциональными выплесками самого разного рода. Нельзя забывать, что здесь речь идет о ярких индивидуальностях, а не о представителях безликой обывательской массы.

В случае Георгия Иванова и Ирины Одоевцевой – одни голословные упреки и предположения, на поверку не ничем не подтвердившиеся410

. Вот и Нина Берберова что-то, где-то сказала, звала Буниных переехать в оккупированный немцами Париж, послала им открытку «с нехорошим душком»… В то же время сам Бунин 3 февраля 1948 года писал Теффи, о Берберовой, что:

в гитлеровские времена, когда ее все ниццские евреи ругательски ругали за ее гитлеризм, – <я> говорил, что не могу ее осуждать до тех пор, пока не узнаю что-нибудь точно [BARTEFFI].

Но «точно» никто ничего не знал, все обвинения, что предъявлялись Берберовой и Макееву, на поверку оказались голословными домыслами. А вот то, что Берберова и Макеев помогали, чем могли, и голодающим Зайцевым, и преследуемым нацистами евреям, было достоверно известно, но в расчет в те годы почему-то не принималось. Георгий Адамович сам с некоторым ужасом признает в письме к Алданову от 8 мая 1946 года:

Впрочем, я сам тоже хорош! Вы пишете – конфиденциально – что дурная слава Берберовой началась в большой доле с моего письма Ал<ександру> Абр<амови>чу <Полякову>. Верьте мне или не верьте, я был твердо убежден, что никогда о ней ничего не писал – и на ее упреки неизменно ей клялся в своей невиновности! А оказывается, писал, да еще Бог знает что! Ничего не помню, ничего не понимаю, как это меня «угораздило» – и во всяком случае, очень жалею об этом. Это все отсутствие «шу»411, которое я часто с ужасом в себе вижу. К Берберовой у меня симпатии мало, но это совсем другое дело, да, в сущности, и не знаю я о ней ничего, кроме открытки 41 года, о которой Вам говорил. Она сейчас держится довольно комично, не в пример Ивановым, которые, по крайней мере, в резистанс не играют.

Совестливый Адамович, переживавший, видимо, что не вступился за честь своего друга-молодости, которого, как выяснилось впоследствии, просто напросто оговорили, вскоре попытался как-то примирить его с Алдановым. Дело ведь касалось в первую очередь хлеба насущного, т.е. американской помощи, которую жаждали все вконец обнищавшие парижские литераторы. С этой целью он посылает Алданову 1 ноября 1946 года письмо, в котором говорит: