Лишение работниц представительства, отстранение их от политической жизни казались вопиющей несправедливостью для всей той части женского населения, которая на своих плечах несла тяготу освободительной борьбы. Работницы неоднократно являлись на предвыборные собрания во время избирательной кампании в первую и вторую Думу и шумными протестами заявляли своё неодобрение закону, лишавшему их голоса в столь важном деле, как избрание представителя в русский парламент. Бывали случаи, например в Москве, когда работницы являлись на собрание выборщиков, срывали собрание и протестовали против производства выборов.
Что работница перестала относиться безразлично к своему бесправному положению, свидетельствует и то, что из 40 000 подписей, собранных под петициями, обращёнными в Первую и Вторую Государственную думу с требованием распространения избирательных прав и на женщин, огромное большинство подписей принадлежало работницам. Сбор подписей, организованный Союзом равноправности женщин и другими женскими буржуазными организациями, производился по фабрикам и заводам. То, что работницы охотно давали свою подпись под начинанием буржуазных женщин, свидетельствует также и о том, что пробуждение политической сознательности работниц делало лишь первый робкий шаг, останавливаясь на полпути. Работницы начинали ощущать свою обойдённость и своё политическое бесправие, как представительницы пола, но ещё не умели связать этого факта с общей борьбой своего собственного класса, не умели нащупать правильный путь, ведущий пролетарскую женщину к её полному и всестороннему освобождению. Работница ещё наивно пожимала протянутую буржуазными феминистками руку. Равноправки забегали к работницам, стараясь перетянуть их на свою сторону, закрепить работниц за собою, организовать в общеженские и якобы внеклассовые, а, по существу, всецело буржуазные союзы. Но здоровый классовый инстинкт и глубокое недоверие к «барыням», спасая работниц, от увлечения феминизмом, удержал их от длительного и прочного братания с буржуазными равноправками.
1905—1906 годы были годами, особенно изобиловавшими женскими митингами. Работницы их охотно посещали. Работницы внимательно прислушивались к голосу буржуазных равноправок, но то, что те предлагали работницам, не отвечало назревшим запросам рабынь капитала, не находило в их душе живого отклика. Женщины рабочего класса изнемогали под гнётом невыносимых условий труда, голода, необеспеченности семьи; их ближайшие требования были: более короткий рабочий день, более высокая оплата труда, более человеческое обращение со стороны фабричной и заводской администрации, поменьше полицейского ока, побольше свободы для самодеятельности. Все эти требования были чужды буржуазному феминизму. Равноправки шли к работницам с узко-женскими делами и пожеланиями. Равноправки не понимали и не могли понять классового характера зарождающегося женского рабочего движения. Особенно огорчала равноправок прислуга. По инициативе буржуазных феминисток созваны были первые митинги прислуги в Петербурге и Москве в 1905 г. Прислуга отозвалась охотно на призыв «организуйтесь» и явилась в огромном количестве на первые же собрания. Но, когда Союз равноправности женщин сделал попытку организовать прислугу на свой лад, т. е. попробовал устроить идиллический мешаный союз из барынь-нанимательниц и домашних служащих, прислуга отвернулась от равноправок и, к огорчению буржуазных дам, стала «спешно уходить в свою классовую партию, организуя свои особые профессиональные союзы». Таково положение дел в Москве, Владимире, Пензе, Харькове и ряде других городов. Та же участь постигла попытки и другой ещё более правой политической женской организации, «Женской прогрессивной партии», старавшейся организовать домашних служащих под бдительным оком хозяек. Движение прислуги перерастало рамки, которые предначертали для него феминистки. Загляните в газеты 1905 г. и вы убедитесь, что они пестрят сообщениями об открытых выступлениях служанок даже в далёких медвежьих уголках России. Выступления эти выражались либо в виде дружно проводимых забастовок, либо в форме уличных демонстраций. Бастовали кухарки, прачки, горничные, бастовали по профессиям, бастовали, объединяясь под общим наименованием «прислуга». Протест домашних служащих, как зараза, переносился с места на место. Требования прислуги обычно сводились к 8-часовому рабочему дню, к установлению минимума жалованья, к предоставлению прислуге более сносных жилищных условий (отдельной комнаты), вежливого обращения со стороны хозяев и т. д.