Позднее внимание Маркса и Энгельса привлекла проблема родственных связей и отношений, о чем свидетельствуют «Этнологические тетради» Маркса, недавно изданные Л. Крадером, и «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса (1884). В итоге работа над «Капиталом» так и не была доведена до конца: в целях уточнения природы земельной ренты Маркс с головой ушел в длительные исследования организации сельских общин и докапиталистических форм, положив начало изучению социальной истории, идущей гораздо дальше схем экономического производства и воспроизводства. Общинные реальности сельских и этнических общин привели к глубокому изменению самих представлений о прошлом, что нашло отражение в многомерной истории, очерченной Марксом в набросках письма к Вере Засулич от 1881 года[891]
. Выписки из книги русского ученого Максима Ковалевского о коллективной земельной собственности – в книге, полученной Марксом из Москвы сразу же после ее публикации в 1879 году, – свидетельствуют о расширении сферы исторического исследования за счет множественности перспектив[892].Можно только сожалеть о том, что если о «молодом Марксе» существует обширная литература, то его последние размышления до сих пор не подвергнуты такому же изучению. На заключительном этапе исследований Маркса фоном для проведения различий между той или иной «исторической средой» становится дифференциация по коллективному признаку, хотя эта догадка приводит обычно лишь к классическому противопоставлению Востока Западу. И все-таки здесь начинает прослеживаться различие между моделью наций «Запада, развившихся полностью буржуазным путем», и национальной формацией, которая будет иной на Балканах, в Центральной или Восточной Европе. Так, когда Каутский опросил Энгельса, как он представляет себе национальную судьбу южных славян и какую позицию следовало бы занять социалистам, Энгельс затруднился ответить, ибо эти национальные движения находятся «вне нашей культурной среды» (см. письмо от 11 мая 1882 года), что, однако, не помешало Энгельсу перейти затем к поспешным выводам относительно международной политики.
Помимо такого рода политических высказываний, исследование проблемы национальности продолжалось. Энгельс, больше погруженный в свою великую работу, чем Маркс, расширил сферу исследования национальности благодаря изучению лингвистических племенных стволов, миграции народов, общинных структур, основанных на родственных связях, организации деревни и наконец признал, что исторически существуют способы общественных отношений, непосредственно не принадлежащие к производственным отношениям и тем не менее лежащие в основе общественного воспроизводства. Это такие коллективные формы, которые могут стать национальной базой в ходе собственной трансформации и благодаря своей возможности ассимилирования, а также долговечности культуры.
Что касается Польши и многонациональной ситуации в Восточной и Центральной Европе, то Энгельс весьма быстро заметил наличие движения населения, а также изменение языковых и территориальных границ на протяжении «исторического развития последних двух тысячелетий». Многонациональный состав государств, а значит, и современных национальных государств, объясняется именно этими факторами: «В Европе не существует такой страны, которая бы не состояла из различных национальностей, находящихся под властью одного правительства… И по всей вероятности, так будет всегда».
Энгельс, работая над своей незавершенной «Историей Ирландии» (1869 – 1870), особенно углубил изучение этнической ассимиляции и сохранения специфики национальной культуры независимо от изменений в словаре и от привычного для той эпохи языка науки, использовавшего расистскую терминологию. Он полагал, что ирландский национальный характер определяется благодаря именно этому двойному движению – амальгамированию и дифференцированию: