Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

«Во всех государствах европейской культуры в центр всех дискуссий ставится позиция рабочей социал-демократической партии в отношении национального вопроса». Значение этого вопроса усиливает революция 1905 года, замечает Отто Бауэр, который, однако, не принимает во внимание последствий пробуждения народов Востока. Революция 1905 года укрепила воинствующих революционеров и их сторонников в ожидании революции. Если на Западе продолжался процесс интеграции и эволюции легальности в рабочем движении – как это видно из профсоюзного реформизма и ревизионистского кризиса партий, чьи успехи на выборах вроде бы открывали перспективы вхождения в правительство, – то на Востоке вновь возникает возможность революции. На Западе же только крайне левые интернационалисты ставили в повестку дня этот вопрос. В Центральной Европе и на Балканах, а особенно в России революция казалась неминуемой, разразится ли она из-за национальных распрей или из-за все более обостряющихся аграрных проблем, резко выявляя и подчеркивая различия между Российской империей и Австро-Венгрией также и в том, что касается национального вопроса.

Но в основе русской революции лежала русско-японская война и даже угроза возникновения мировой войны из-за столкновения великих держав в поисках союзников и из-за разгула агрессивного милитаризма. В этом смысле 1905 год был генеральной репетицией 1914-го. Воздействие национализма сильно сказывалось на рабочем движении. В 1911 году перед фактом распада единого профсоюза и раскола федеральной Социал-демократической партии Австрии Адлер комментирует: «Миф, согласно которому мы, социал-демократы, обладаем иммунитетом от национализма, окончательно развенчан». Это замечание прежде всего относится к Западу, где сторонники рабочего и революционного интернационализма начинают оставаться в меньшинстве. Хотя интернационализм каутскианского толка и интернационализм Жореса, призывая к солидарности наций, маскируют этот регресс, в действительности национализм проникает повсюду до такой степени, что в рабочем движении все дискуссии концентрируются вокруг патриотизма. До 1905 года все, кто открыто разжигал страсти вокруг национального вопроса, находились в абсолютном меньшинстве во II Интернационале, а те, кто открыто призывал к сохранению национального характера основных социалистических партий, исключая разногласия между ними, организационно не составляли большинства. После 1905 года национальный вопрос преобладает в двух аспектах: с одной стороны, он связан с проблемой национальностей и включением рабочего движения в движение национальное, а с другой – с победным шествием навязчивых идей националистического толка. Инверсия субъекта и объекта по сравнению с 1848 годом и «Манифестом Коммунистической партии» становится тотальной для рабочего движения.

В 1905 году возникает новый момент политического и идеологического обострения, что вынуждает партии и социалистическую науку определить свою позицию по национальному вопросу. Двойственный характер движения приводит теоретическую практику марксизма – в ходе ее разработки, – с одной стороны, к теории империализма, которая с некоторым опозданием вырастает из разоблачений милитаризма, с другой – к теории нации, к которой склоняется Бауэр, в то время как немало других теоретиков прилагают усилия к тому, чтобы увязать рабочее движение с национальной борьбой. Во всяком случае, не только национальный вопрос, но само понимание национальности и нации уже навсегда теряют в марксизме свою наивную простоту.

С юношеским пылом Бауэр стремится по-марксистски обосновать то, что можно назвать нацией. Он пишет толстую, более 500 страниц, книгу, отягощенную повторами еще не вполне сформировавшейся мысли, и публикует ее в Вене весной 1907 года. Книга называется «Национальный вопрос и социал-демократия»[916]. Сам Бауэр объясняет свою смелость тем, что он был воодушевлен ранним австромарксизмом, который, как позднее будет сказано, появился тогда благодаря неокантианской философии, а возможно, в связи с исключительно благоприятной интеллектуальной обстановкой в Вене тех лет. Для этого неокантианства характерна тенденция к психологическому пониманию коллективных явлений, и если, с одной стороны, оно приближается к социальной психологии сознательного и бессознательного, то, с другой – подталкивает Бауэра к тому, что впоследствии будет названо концепцией основной личности – конкретизацией в индивидууме наследственности и характерных черт социальных условий существования. Как в философии познания, неокантианство привлекает внимание молодых марксистов к рассмотрению интеллектуальной и культурной сфер, той надстройки, которую экономический марксизм тщетно пытался соединить с инфраструктурой. Молодежь «в старой Австрии, раздираемой национальными распрями, должна была понять, как следует применять марксистское понимание истории к сложным явлениям, отвергая любое схематическое и поверхностное применение марксистского метода».