Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

В тесной связи со всем этим находилась и проблема революционной теории и терминологии. Даже ограниченные цели борьбы могут быть достигнуты лишь при условии, что идеологическая, моральная и агитационная мобилизация масс и весь «дух» борьбы не ограничены заранее какой-то узкой сферой. Борьба масс по своей природе не может быть успешной, если перед ними с самого начала ставятся «ограниченные и чисто тактические задачи». Она должна проходить под знаком великих и всеобщих революционных идей и постулатов. Постоянная актуальность массовой борьбы за реформы вынудила австрийскую социал-демократию сохранить революционную идею и терминологию, что исключало появление в ее рядах как тенденций к теоретической ревизии революционного марксизма, так и культа реформистского прагматизма, которые в это время были присущи немецкой социал-демократии.

Говоря об исторических корнях австромарксизма, мы, разумеется, не претендуем на то, чтобы рассматривать эти характерные черты начального этапа движения с точки зрения жесткого детерминизма и считать, будто австромарксизм в период между двумя мировыми войнами можно объяснить только его прошлым, делая из этого «фаталистические» выводы. Однако мы не можем обойти основную особенность австромарксизма, которая состоит в том, что с этим течением связан целый ряд размышлений и философских интерпретаций марксизма, впервые предпринятых в работе Макса Адлера «Причинность и телеология в дискуссии о науке», опубликованной в 1904 году в ходе полемики о ревизионизме.

Адлер признавал, что именно дискуссия о ревизионизме и положила начало кризису марксизма. И он указывал, что истоки этого кризиса лежат в недостаточно точном определении некоторых основных понятий. Он исходил из того, что материалистическая концепция истории не имеет ничего общего с философским материализмом:

«То, что в основном способствовало восприятию Маркса как материалиста, сводилось к определению его концепции истории как материалистической; к тому же отмечалось широко распространенное недопонимание этой теории в том смысле, что экономическое развитие, за которым она признавала определяющий элемент всего исторического процесса, является якобы простым движением мертвой „социальной материи“, по отношению к которой мысль и воля людей оказываются-де излишним и бесполезным продуктом, странным образом раздваивающим это движение, как будто бы духовная жизнь зарождается в голове человека еще до начала мыслительных процессов, фактически ее и „производящих“. Таким образом, возникла интерпретация его теории, которая идет как раз вразрез со всей концепцией Маркса. Эта трактовка была подхвачена прежде всего буржуазией, пытавшейся оказать ей противодействие, но иногда такую трактовку можно было встретить и у тех последователей Маркса, которых собственное материалистическое вероисповедание (по которому дух и воля человека суть не реальности истории и якобы только внешне проявляют себя в ней) заставляло считать, что все идеи философии, религии, права и искусства являются, так сказать, тенями того мощного движения „экономических отношений“, которые в процессе своего развития якобы отбрасываются на чувствительную кору человеческого мозга»[568].