Марлен Дитрих

Моего возлюбленного играл Клайв Брук – воплощение британского стоицизма, выточенного в линии подбородка. Уже утвердившийся в своих правах, он не испытывал проблем с авторитарным стилем фон Штернберга или его установкой на то, что все вертится вокруг меня. Клайв понимал: мое имя – на вершине спроса – и был достаточно уверен в себе, чтобы принимать это спокойно. Но я не находила его даже близко таким привлекательным, как Гэри. А как иначе? Он мог произносить свои реплики и знал, когда уйти в тень, и это, как говорил фон Штернберг, было все, что нам от него нужно.

К моему удовольствию, «Шанхайский экспресс» воссоединил меня с Анной Мэй Вонг. Она вернулась в Лос-Анджелес, и фон Штернберг отобрал ее на роль Хуэй Фэй, компаньонки Лилии в грехе. Снова общаться с Анной – это была радость. Не перед камерой мы смеялись над глупым сюжетом и сплетничали в моей гримерной. Анна Мэй рассказала, что наша третья «городская сестричка» Лени Рифеншталь продолжает играть в альпийских эпосах Франка и водит дружбу с влиятельными нацистами.

– После того как от нее к тебе уплыла роль в «Голубом ангеле», она решила, что хочет быть режиссером и снимать собственные фильмы, – сказала Анна, саркастически округлив глаза. – Она сблизилась с Геббельсом. Может быть, еще и спит с ним. Лени всегда знала, как к кому подступиться.

– Она об этом пожалеет, – поморщилась я. – То, что творится в Берлине, ужасно.

– Да, слышала, ты навела шороху, когда пошла с дочкой за покупками в еврейские магазины, – шаловливо улыбнулась мне Анна. – Ну скажи, развлекалась с фиалками, пока была там?

Я закурила:

– Как я могла? Пресса таскалась за мной повсюду.

Она провела рукой с длинными ногтями по моему бедру:

– В Голливуде тоже любят фиалок, хотя здесь их называют «кружком шитья». Я могу тебя представить. Это более распространено, чем ты думаешь. Известно, что Луиза Брукс и сама Гарбо не чуждаются этого. В отличие от сосущих мужчин, на нас закрывают глаза, если, конечно, мы не слишком светимся.

– Ты второй раз упомянула Гарбо, – сказала я. – Почему ты так уверена? Ее никто не видит. Насколько мне известно, она никогда не покидает свой дом, кроме как для поездок на студию.

– Знаю, потому что у нее есть любовница. Ты разве не понимаешь, что этот образ недотроги создан специально для прессы? Она действительно хочет остаться одна, чтобы делать то, что ей нравится.

Я поразмыслила об этом. Мой роман с Гэри выдохся. Он звонил мне, чтобы назначить рандеву, но я услышала на заднем плане декламирующий что-то голос Лупе и решила: не хочу рисковать столкнуться с ее безумием, особенно теперь, когда со мной Хайдеде. И хотя в мою жизнь снова вошла Герда, пусть и в платоническом смысле, но мне не хватало близости с женщинами. Я никогда не ощущала, что должна быть идеальной в отношениях со своим полом; это было проще, менее чревато напрасными ожиданиями.

Позвонили в дверь.

– Десять минут, мисс Дитрих.

Воткнув сигарету в пепельницу, я сказала:

– Почему бы нет? Могу я немного поразвлечься?

– Когда тебя увидит наш кружок, – замурлыкала Анна, – ты больше чем развлечешься, Liebchen.

В белом галстуке, с зализанными назад волосами и с моноклем, я танцевала танго с Анной Мэй перед леди в клубе, расположенном в каком-то темном переулке. Пока мы вращались в своем балете соблазнения, женщины стали наклоняться друг к другу и перешептываться.

Я представила, как одна из них спрашивает:

– Она что?..

– Должно быть, – отвечает другая. – Я слышала, прежде чем стать знаменитой, она частенько занималась этим в Берлине.

Ударившись бедрами об Анну Мэй, я поцеловала ее в алые губы.

Компания в «кружке шитья» была восхитительная.

Глава 3

Премьера «Шанхайского экспресса» состоялась в феврале 1932 года. Это был огромный успех, картина принесла больше денег, чем все мои предыдущие фильмы, и предотвратила банкротство «Парамаунт». Она также была номинирована на пять премий Киноакадемии, но не за мою работу. Не наградили меня и за «Марокко», как и фон Штернберга, который заметил:

– Мы все равно фрицы. Не имеет значения, что благодаря нам студия платит по счетам.

И студия знала это. Решившись развеять осадок, оставшийся от невпечатляющей выручки, которую собрал фильм «Обесчещенная», «Парамаунт» обклеила всю страну афишами «Шанхайского экспресса», обещая возвращение нелепо гламурной Дитрих. Во время предпросмотров я кривилась от своей игры – моя манера томно растягивать слова, мои трепещущие ресницы, так же как роскошный гардероб, были предметом разговоров по всей стране. Любители кино цитировали мои реплики. Никто не задавался вопросом, как Шанхайская Лилия могла поместиться со всем своим багажом, в компании с Хуэй Фэй и ее граммофоном в тесном купе поезда. Никого это не заботило. Картина была классическим примером эскапизма, сработанным фон Штернбергом, с обилием подробностей: фантастический Китай, где локомотив изрыгает пар, как дракон, а ни на что не похожие пассажиры заброшены в неудобоваримый котел страстей и интриг.