Марлен Дитрих

Фон Штернберг не задержался у меня, заставив задуматься: продолжал ли он лелеять свою обиду на то, что я попросила вводные, или дулся из-за главного актера на мужскую роль, которого хотел устранить.

Как бы там ни было, а я почувствовала интерес и любопытство перед встречей со своим предполагаемым звездным партнером.

Глава 6

Платье для вечеринки, которое по приказанию Штернберга в последний момент прислали со студии, мне не понравилось: голубое, из органзы, и с таким количеством рюшей, что меня можно было скрыть в них от шеи до кончиков пальцев ног. Надо отдать должное режиссеру: он был умен. Любой из присутствующих на вечере, кто видел «Голубого ангела», а большинство боссов, без сомнения, видели, решит, что меня не узнать. Но как только я примерила платье, ткань, скроенная по косой, красиво заструилась, придавая мне загадочный вид, о котором твердили все вокруг. Однако оказалось, что оно мне маловато, хотя я ежедневно занималась физическими упражнениями и сидела на строгой диете, достигнув благодаря этому наименьшего веса в моей взрослой жизни – ста тридцати фунтов по американской шкале. Фон Штернберг прислал платье, сшитое по идеальным для меня в его представлении меркам, и я не смогла застегнуть молнию на спине до верха.

– Невозможно, – сказала я костюмерше со студии, которая пришла помочь мне и старалась поддернуть вверх замочек молнии, не разорвав шов. – Один вдох, и я с треском вылечу из него.

Я махнула рукой, чтоб костюмерша отошла. Это была одна из типичных американских девушек с волосами имбирного цвета и именем вроде Нэнси или Сюзан. Я так и не смогла запомнить, хотя она была у меня на побегушках во время бесконечных фотосессий.

– О чем он думает? Здесь что, все актрисы на студии нулевого размера?

Нэнси, или Сюзан, нервно сказала:

– Мисс Дитрих, через двадцать минут за вами пришлют машину. Может быть, если вы наденете грацию…

– Грацию? Ни за что! Я надену что-нибудь другое, – ответила я и стала рыться в шкафу, завешанном привезенными из Берлина вещами.

Однажды я уже вызвала небольшой скандал, явившись на фотосессию в пиджаке и брюках, которые здесь называли слаксами. Никто не давал мне рекомендаций, что надевать, и, когда я вошла на студию, человек, отвечавший за мое представление публике, пришел в ужас.

– Женщины не носят слаксы, – проинформировал он меня. – Они непривлекательны.

– Но вы их носите, – заметила я.

– Да, – согласился он, – но я мужчина.

– А я женщина, которая носила их в Берлине. Вы собираетесь снимать меня или нет?

Фотографии были сделаны, но парень продолжал бурчать фотографу, что Шульберг оторвет им головы, не оставив мне сомнений в том, что снимки будут обрезаны, так что мои слаксы никто не увидит. Парень заставил меня вернуться на следующий день, и на этот раз меня встречал целый набор платьев из костюмерного отдела студии, а также Нэнси, или Сюзан, которая должна была присматривать за мной в течение оставшейся части сессии.

– Ну что ж… – промычала я под нос, перебирая вешалки. – Вот это должно подойти. – И повернулась к Нэнси, или Сюзан, держа в руке выбранный наряд.

Глаза костюмерши расширились.

– О нет! – простонала она.

– О да, – улыбнулась я.

Отель «Беверли Уилшир» размещался в розовой, оштукатуренной и оплетенной ползучими растениями вилле. Как и все прочее, что мне довелось до сих пор увидеть в Лос-Анджелесе, а видела я немногое, она была аляповатой, без каких-либо черт определенного стиля: роскошный выставочный зал, где те, кто вошел в его двери, были важнее окружающей обстановки.

Как только я оказалась в вестибюле, фон Штернберг кинулся ко мне, чтобы задержать. Вид у него был как у сумасшедшего: черный смокинг с шейным платком, жокейские сапоги, в руках – трость с серебряным набалдашником.

– Во что вы одеты?! – ахнул режиссер.

Я могла задать ему тот же вопрос.

– Костюм для прогулки под парусом. Вам нравится? – спросила я и повернулась вокруг себя, демонстрируя ему белый берет, темно-синий блейзер с вышитой на нем эмблемой и брюки на широком поясе.

– Мне это не нравится. Вы сейчас же вернетесь домой и переоденетесь в платье, которое я вам прислал. Сейчас же, пока вас еще никто не видел.

– Платье, которое вы прислали, мало. Либо так, либо мой фрак, но, пожалуй, фрак – это слишком для такого случая. Мне бы не хотелось, чтобы меня приняли за жениха.

Фон Штернберг побледнел так, что казалось, его сейчас вырвет. Но у него не осталось на это времени, потому как мальчик-слуга в ливрее отеля подошел сообщить, что мистер Шульберг ожидает нас у входа в бальный зал.

Режиссер схватил меня за руку.

– Он собирается представить вас. Но я думаю, вместо этого отправит домой, и потом… – сказал он, сжимая пальцы и таща меня вперед, – вы можете принести ему извинения.

Я пожалела о своем решении. Думала, это будет шутка, которая заставит голливудские языки прийти в движение, как то случалось в Берлине. Однако я пока еще не встречалась с главным исполнительным продюсером студии «Парамаунт», тогда как он, разумеется, уже был наслышан о моей выходке со слаксами во время фотосессии.