Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945

К середине дня 20 апреля самолеты британских и американских ВВС в течение двух часов бомбили центр Берлина в условиях ясной, солнечной погоды. Фельдмаршал Кейтель наблюдал, как бомбардировщики «летели над головой в строгом порядке, как будто происходил военный парад в мирное время, и сбрасывали в унисон бомбы». Наземные части Красной армии достигли восточных пригородов Берлина и стали окружать город.

Но когда наступило 21 апреля, Гитлер не предпринял попытки покинуть Берлин, и Борман, как обычно, остался рядом с ним. Несмотря на серьезность положения, у Бормана или тех, кто оставались в бункере рейхсканцелярии, не было никаких оснований полагать, что они не смогут выбраться и примут насильственную смерть. 21 апреля еще были возможности уйти из Берлина, который еще не был полностью взят в кольцо (Берлин был полностью окружен советскими войсками 25 апреля. – Ред.). На случай угрозы полного окружения города Красной армией имелся план эвакуации из бункера. Гитлер вместе с Борманом, Кейтелем и прочими мог отправиться в Берхтесгаден. В таком случае руководство сопротивлением вермахта осуществлялось бы из двух центров. Один из них сформировался бы вокруг фюрера в горах юга Германии, другой – на морском побережье в районе Киля под командованием гроссадмирала Карла Дёница.

Это был вполне осуществимый план, и у Бормана были все основания верить, что он будет вскоре выполнен. Но здесь секретарь ошибся в оценке своего шефа.

Глава 11

Душеприказчик

Наперекор очевидным фактам, фюрер отказывался допускать, что падение Берлина неизбежно. 21 апреля он неожиданно придумал план спасения города. Успех плана строился в расчете на способность 11-й танковой армии нанести внезапный контрудар к северу от Берлина и приостановить наступление русских.

11-й танковой армией командовал генерал-лейтенант СС Фриц Штайнер (на наших оперативных картах показана как армейская группа Штейнера. – Ред.), награжденный Рыцарским крестом. Все войска в зоне действий 11-й танковой армии (армейской группы Штейнера) были переданы под его командование для обеспечения мощи его наступления, имевшего целью соединиться с другими формированиями, пытавшимися спасти Берлин, прорываясь с юго– востока и юго-запада.

В течение утра 22 апреля Гитлер напряженно ждал новостей о наступлении Штайнера. Фюрер знал, что русские прорвали внешний оборонительный обвод и проникли в северные районы Берлина. Но никто не мог ему предоставить достоверной информации о Штайнере.

О Штайнере не было ничего не известно в 3 часа дня, когда Гитлер начал военное совещание чуть ли не в истерическом состоянии. В ходе совещания ему сообщили, что Штайнер наступления не предпринимал. Для Штайнера причина была очевидной. «Я был генералом, – вспоминал он позднее, – без войск».

Гитлер давно потерял доверие к вермахту. Но теперь, считал он, собственные элитные боевые части СС фюрера предали его. То, что это случилось, то, что Штайнер не подчинился прямому приказу, стало окончательным ударом.

Фюрер пришел в ярость на грани полного нервного срыва. В течение следующих пяти часов он выкрикивал слова, которые, должно быть, вызывали шок у Бормана и других его слушателей: война проиграна, вокруг него одно предательство и некомпетентность, его миссия провалилась, он останется в Берлине и будет защищать город до последнего издыхания. Гитлер пожелал, чтобы по радио передали, что он застрелится, если Берлин падет.

Однако Гитлер никого не принуждал разделить его участь. Каждый, кто хочет покинуть имперскую канцелярию, сказал он, волен это сделать. Он, в частности, настаивал, чтобы Борман и Кейтель отправились в Берхтесгаден.

Герхард Хергезель, один из двух стенографистов штаба Верховного главнокомандования, был свидетелем таких сцен. «Подлинно решающее совещание, – вспоминал он, – состоялось позже после полудня. Оно длилось всего лишь около пятнадцати минут». Присутствовали только Гитлер, Борман, Кейтель, Йодль, Хергезель и другой стенографист по имени Хаген. По свидетельству Хергезеля, который сохранил свою запись, «Гитлер снова выразил решимость остаться в Берлине и сказал, что хочет умереть там. Он считал, что этим окажет величайшую услугу чести германской нации. На этом совещании имело место сильное противодействие его желанию остаться в канцелярии. Кейтель говорил с ним в действительно резких выражениях, напомнив, что его новое решение противоречило прежним планам. Борман поддерживал Кейтеля не менее энергично…».