Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945

«Наши молодые офицеры начали войну с верой и энтузиазмом, уникальными в истории. Сотнями тысяч они шли на смерть с гордой улыбкой. Но во имя чего? Во имя любимого немецкого Отечества, во имя нашего величия и будущего? Во имя доброй, чистой Германии? Нет. Они умирали за вас, за вашу роскошную жизнь, за вашу жажду власти. С верой в благое дело молодежь восьмидесятимиллионного народа погибла на полях сражений в Европе. Миллионы невинных людей были принесены в жертву, пока вы, руководители партии, обогащались за счет достояния нации. Вы пировали, скапливали огромные состояния, грабили чужое имущество, купались в роскоши, обманывали и угнетали людей. Наши идеалы, мораль, вера, души были затоптаны вами в грязь. Люди были для вас лишь средством вашего ненасытного стремления к власти. Вы уничтожили немецкий народ. В этом ваша ужасная вина!»

Прежде никто не смел говорить так резко с Борманом, когда же Бургдорф закончил, его последние слова прозвучали «почти как проклятие». Воцарилось напряженное молчание, прерываемое лишь звуком тяжелого дыхания Бургдорфа. Затем Болдт услышал «бесстрастный, логичный и вкрадчивый» голос Бормана. Он ответил в лаконичной и непривычно мягкой манере: «Мой друг, вам следовало бы быть разборчивей в обвинениях. Если кто-то и обогащался, то я, по крайней мере, к этому непричастен. Могу поклясться всем святым. Ваше здоровье, приятель!»

Через четыре дня больше не будет тостов за здоровье Бургдорфа. Его найдут застреленным. Но через семь часов после обличительной речи Бургдорфа против Бормана Болдт снова видел их вместе. Молодой капитан зашел с докладом в комнату совещаний Гитлера, где его взгляду открылись Бургдорф, Борман и Кребс, погруженные в легкие кресла и укрытые подушками и одеялами. Они спали и громко храпели. Гитлеру пришлось пробраться мимо их вытянутых ног, чтобы выслушать доклад Болдта.

Этот доклад, как и прочие доклады в оставшееся время 28 апреля, отображал мрачную картину. Части Красной армии пробились в центр Берлина, и некоторые из них продвинулись на дистанцию нескольких кварталов от имперской канцелярии. Никаких вестей не получено ни от 12-й армии Венка, ни от каких-нибудь других истощенных, понесших потери войск, которые, как еще надеялись обитатели бункера, могли прорвать окружение русских и освободить их. Генерал Вейдлинг больше не верил в такую возможность. Он полагал, что бункер будет захвачен через два дня, поскольку его потрепанные и малочисленные защитники израсходуют боеприпасы. Вейдлинг намеревался предложить Гитлеру на военном совещании, намеченном поздним вечером, прорываться на запад.

Русские снаряды продолжали рваться над бункером, выводя из строя систему коммуникаций. В результате оставался единственный надежный канал общения с внешним миром – центр радиотелефонной связи со штаб-квартирой гроссадмирала Дёница в Плёне близ Киля и балтийского побережья, почти в 200 милях (около 320 километров) к северо-западу от Берлина.

«Нехватка свежего воздуха становилась непереносимой, – вспоминал Болдт, – головная боль, прерывистость дыхания, потоотделение усиливались… люди… погружались в отупение». К ним не принадлежал Мартин Борман. Оставаясь активным, он в 8.00 утра отправил радиограмму Денницу: «ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ПОБУДИТЬ ВОЙСКА СПАСАТЬ НАС, КОМАНДОВАНИЕ ХРАНИТ МОЛЧАНИЕ. ВИДИМО, ЛОЯЛЬНОСТЬ СМЕНИЛО ПРЕДАТЕЛЬСТВО. КАНЦЕЛЯРИЯ УЖЕ В РУИНАХ».

Поскольку молчание относительно сил спасения продолжалось, Борман послал Дёницу вторую радиограмму:

«ШЁРНЕР, ВЕНК И ДРУГИЕ ДОЛЖНЫ ДОКАЗАТЬ ЛОЯЛЬНОСТЬ ФЮРЕРУ, ПРИДЯ К НЕМУ НА ПОМОЩЬ КАК МОЖНО СКОРЕЕ».

Эта радиограмма тоже осталась без ответа. Кольцо окружения британскими и канадскими войсками собственного штаба Дёница, управлявшего остатками сил на севере, стремительно сужалось. И Денниц, и представители его объединенного штаба знали, что немецких войск, способных свободить Берлин, не существовало.

Гитлер и Борман могли этого со всей определенностью не знать. Из-за нарушения связи они не представляли реальную картину событий, происходивших вне подземного мира бункера. Войдя в него, ни один из них не заставил себя выйти наружу и оценить ход боев в самом Берлине.

Наконец, в 9.00 вечера снаружи пришла сенсационная весть. Она не имела отношения к войскам спасения или осуществлению решения Гитлера покончить жизнь самоубийством. Тем не менее эта весть позволила Борману пережить мгновения настоящей радости. Он сидел в кабинете ожидания перед совещательной комнатой фюрера, когда появился Хайнц Лоренц из министерства пропаганды. Лоренц занимался отслеживанием сообщений зарубежных средств массовой информации. Он имел при себе копии сообщений британского агентства Рейтер, которые считал достаточно важными, чтобы показать Гитлеру.

Фюрер проводил совещание, поэтому Лоренц передал переведенные копии сообщения Борману, Геббельсу и Вальтеру Хевелу из МИДа. Борман прочел, что Генрих Гиммлер предложил безоговорочную капитуляцию Германии правительствам Великобритании и США, но не России.