Мартин Иден

Идеализм никогда не привлекал Мартина, но толкование, которое ему давал Нортон, было для него откровением. Логическая убедительность его, в которой он не сомневался, казалось, ускользала от Крейса и Гамильтона: они подсмеивались над Нортоном, называя его метафизиком. Он же, в свою очередь, тоже поднимал их на смех и уверял, что они такие же метафизики, как и он. Спорившие так и перебрасывались словами «феномен» и «ноумен». Крейс и Гамильтон обвиняли Нортона в том, что он определяет сознание посредством самого сознания. Он же обвинял их в игре словами и уверял, что они выводят свою теорию из слов, а не из фактов. Это их возмущало: их основное правило заключалось в том, что всякое рассуждение должно исходить из фактов и определять эти факты.

Когда Мартин забрался в самые дебри кантовской философии, Крейс напомнил ему, что все почтенные мелкие немецкие философы попадали, если были пай-мальчиками, после смерти в Оксфорд. Немного спустя Мартин упомянул о гамильтоновском законе экономии; тотчас же все потребовали, чтобы его немедленно включили в настоящие прения. А Мартин сидел, обняв колени, и наслаждался всем, что слышал. Но Нортон не был последователем Спенсера; он тоже старался перетянуть на свою сторону Мартина и потому обращался к нему так же часто, как и к двум своим противникам.

— Вы знаете, ведь никто так и не мог опровергнуть Беркли, — сказал он, глядя прямо на Мартина. — Герберту Спенсеру это удалось лучше, чем другим, но и то далеко не вполне. Даже самые ярые из последователей Спенсера не решаются это утверждать. Я читал на днях статью Салиби: он говорит, что Герберту Спенсеру почти удалось опровергнуть Беркли, но дальше этого он не идет.

— Знаете ли вы, что сказал Юм? — спросил Гамильтон.

Нортон кивнул головой, но Гамильтон все-таки процитировал слова философа для остальных слушателей:

— Он сказал, что доводы Беркли неопровержимы, но вместе с тем и неубедительны.

— Неубедительны для него, для Юма, — последовал ответ. — А Юм мыслил так же, как и вы, но с некоторой разницей: он был мудр и потому признал неопровержимость учения Беркли.

Нортон отличался раздражительностью и легко возбуждался, хотя все же никогда не терял головы, тогда как Крейс и Гамильтон были подобны двум хладнокровным дикарям, которые так и искали слабое место, куда бы уколоть и уязвить врага. По мере того как вечер приближался к концу, выражение женственного лица Нортона становилось все более суровым и уверенным, а серые глаза его подчас яростно сверкали; наконец, возмущенный многократными обвинениями в приверженности к метафизике, он уцепился двумя руками за стул, чтобы не дать себе вскочить на него, и повел последнее, решительное наступление на противников.

— Ну, ладно. Эх вы, последователи Геккеля. Пусть я рассуждаю как неуч-знахарь, но вы-то, скажите на милость, как вы-то рассуждаете? Вам не на что опереться, ненаучные вы догматики, с вашей положительной наукой, которую вы легко суете туда, где ей вовсе и не место. Еще задолго до того, как возникла школа материалистического монизма, те основы, на которых она построила свое учение, были разрушены, и она оказалась без фундамента. Это сделал Локк — Джон Локк. Двести лет тому назад — даже раньше, — он в своем «Опыте» доказал, что врожденных идей не существует. Интереснее всего то, что вы сами именно это же и утверждаете. Сегодня вы не раз поддерживали учение об отсутствии у человека врожденных идей. А что это значит? Это значит, что вы никогда не познаете полной истины. Когда вы появляетесь на свет, у вас в мозгу пусто. При помощи пяти чувств ваш мозг может воспринять только явления, то есть феномены. В таком случае ноумен, отсутствующий в нем при рождении, никак не может туда проникнуть.

— Я отрицаю…

Крейс вскочил, собираясь прервать его.

— Подождите, пока я не кончу, — воскликнул Нортон. — Вы можете познать взаимоотношение силы и материи лишь постольку, поскольку она оказывает воздействие на ваши органы чувств. Допустим, что материя существует; теперь я побью вас вашими же доводами. Я не могу этого сделать никаким другим способом, потому что у вас обоих от природы отсутствует всякое абстрактное философское мышление.

А ну-ка, что вы знаете о материи на основании вашей излюбленной положительной науки? Вы знаете только ее феномены, ее проявления. Вы замечаете только ее изменения или, вернее, лишь те из них, которые вызывают какие-либо изменения у вас в сознании. Положительная наука имеет дело только с феноменами, а вы, тем не менее, упорствуете в своем нелепом стремлении познать вещь в себе, ноумен. Положительная наука, как явствует из самого ее определения, занимается одними явлениями. Как сказал кто-то, познание феномена не может превзойти сам феномен.