Мартин Иден

Был воскресный вечер, и маленький зал был битком набит оклендскими социалистами, в основном рабочими. Оратор, умный еврей, вызвал восхищение Мартина, но при этом и какое-то чувство несогласия. Его сутулые и узкие плечи и впалая грудь свидетельствовали о том, что он воистину дитя гетто. Когда Мартин смотрел на него, мысли его обратились к вековой борьбе слабых, несчастных рабов против горсточки господствующих, которые правили ими и будут править до скончания веков. Для Мартина это поблекшее, похожее на тень существо являлось символом. Этот человек был представителем всей той несчастной массы слабых и неспособных людей, которые, опустившись на дно, погибают согласно законам биологии. К жизни они непригодны. Несмотря на их хитроумную философию и чисто муравьиную склонность к коллективному, природа отвергает их ради людей исключительных. Из многочисленных семян, которое она разбрасывает щедрой рукой, она выбирает только лучшее. Следуя ее же методу, подражая ей, люди выводят породистых лошадей, выращивают необыкновенные огурцы. Несомненно, будь у вселенной определенный создатель, он сумел бы изобрести более рациональный метод, но существа, населяющие нашу вселенную, должны мириться с ее порядками. Правда, им разрешается, погибая, извиваться, подобно червякам — вот так, как извиваются социалисты, как извивался оратор на кафедре и как извивается и теперь вся обливающаяся пóтом толпа тружеников, когда они стараются выискать новый способ для уменьшения тягот жизни и как-нибудь перехитрить природу.

Так думал Мартин и в таком духе он начал говорить с кафедры, когда Бриссендену, наконец, удалось убедить его выступить и «задать им жару». Повинуясь приятелю, он направился к помосту и обратился к председателю собрания, прося слова. Он начал негромким голосом, делая паузы, приводя в порядок мысли, пришедшие ему в голову во время речи еврея. На этих собраниях каждому оратору разрешалось говорить не больше пяти минут; но, когда истекло это время, оказалось, что речь его в полном разгаре и он успел лишь наполовину разбить учение социалистов. Мартину удалось заинтересовать слушателей, и они единогласно потребовали от председателя собрания продлить Мартину время. Они оценили его как противника, достойного их по силе мышления, и напряженно слушали его, следя за каждым словом. Мартин говорил пламенно, убежденно, не смягчая выражений, нападая на рабскую мораль, на действия рабов, и откровенно намекал, что под рабами подразумевает своих слушателей. Он цитировал Спенсера и Мальтуса и излагал биологический закон эволюции.

— Итак, — закончил он, кратко резюмируя свои доводы, — ни одно созданное рабами государство существовать не может. Древний закон эволюции все еще действует. Как я уже указывал, в борьбе за существование суждено выжить лишь сильным и их потомству; слабые же и их потомство будут раздавлены, и им суждено погибнуть. В результате выживают сильные и потомство сильных, и пока эта борьба продолжается, каждое последующее поколение становится все более и более могучим. В этом и состоит эволюция. Но вы, рабы, — признаю, что тяжело быть рабами, — но вы, рабы, мечтаете об обществе, в котором не действовал бы закон эволюции, где слабые и неспособные не были бы обречены на гибель. В этом обществе всякому, самому неприспособленному, будет обеспечена пища; он будет есть сколько захочет и как захочет; всем слабым наравне с сильными можно будет жениться и произвести потомство. Каков же будет результат? Мощь и жизнеспособность последующих поколений уже перестанут возрастать. Напротив, они будут уменьшаться. Вот Немезида вашей рабской философии. Ваше общество рабов — созданное рабами и для рабов — должно неизбежно ослабнуть и распасться, как слабеют и распадаются сами жизни, его составляющие. Не забывайте, я излагаю биологические истины, а не сентиментальную этику. Ни одно государство рабов долго существовать не может.

— А Соединенные Штаты? Они-то как же? — завопил кто-то из публики.