Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Фридриха, должно быть, и самого все это не радовало. Неудивительно, что он прислушался к предостережению рейхстага и согласился: бесчинствам надо положить конец. Что, если об этих диких эксцессах услышат папа и император? А они непременно услышат. Фридрих понимал: если так будет продолжаться, рано или поздно его ждут серьезные последствия. Возможно, придется даже лишиться своих владений – они отойдут к кузену, который только этого и ждет. Так что 13 февраля Фридрих написал два письма, в университет и в Замковую церковь. «Мы идем вперед слишком быстро», – писал он. И дальше требовал, чтобы изображениям в церквях не причиняли вреда – с этим Лютер бы согласился, – а из мессы не выпускали «важнейшие слова»[318]

. Наконец, он потребовал, чтобы Карлштадт больше не произносил проповедей. Едва ли Фридрих хотел остановить Реформацию – всего лишь стремился охладить горячие головы и снизить темп. Однако для Карлштадта это был чувствительный удар: скорее всего, он ощутил, что в сложной ситуации его сделали козлом отпущения.

Но виттенбергский городской совет счел такие указания курфюрста себе за обиду и отказался повиноваться. Именно так всегда влияло и влияет на людей Евангелие: учит жить своим умом, властно требует свободы от властей предержащих – или хотя бы подсказывает, что им не следует подчиняться бездумно и беспрекословно. Так произошло и в Виттенберге, где люди осмелились пойти против своего князя. Они ощущали реформы своим общим делом и горячо стояли за них – а Карлштадт и Цвиллинг, несомненно, от всего сердца их в этом поддерживали. Невзирая на эксцессы и порой явные ошибки своих лидеров, люди чувствовали, что в целом они правы – и более того, чувствовали, что и сами могут занять место лидеров и решать свою судьбу самостоятельно. Так что теперь, оскорбленный требованием Фридриха, городской совет издал указ о том, чтобы церковные службы и дальше шли именно так, как проводит их Карлштадт. Более того: он решил разобраться с аморальными явлениями в городской жизни. Следующим указом была запрещена проституция и закрыты все бордели; заодно запретили и нищенство. Однако виттенбержцы помнили, что Бог заповедовал помогать бедным, – и учредили для бедняков специальную общественную кассу. Были введены и другие решительные меры. По-видимому, Карлштадт стремился построить некую христианскую утопию. Так Виттенберг стал первым в череде самоуправляющихся христианских городов.

Меланхтон во всем этом активного участия не принимал. Он понимал, что Карлштадт и Цвиллинг совершают ошибку за ошибкой, что события в целом приобретают неблагоприятный оборот. Однако по своей натуре он был не из тех, кто способен бороться, командовать или наводить порядок. Он думал даже о том, чтобы вовсе уехать из Виттенберга. «Плотина прорвана, – писал он в отчаянии, – воды хлынули, и я не могу их остановить»[319]. Многие университетские студенты, захваченные общим брожением умов и апокалиптическими настроениями, приходили к выводу, что учение – пустая трата времени. Атмосферу близкого конца света подогревала и разразившаяся в Виттенберге очередная эпидемия. Если миру вот-вот придет конец и единственное, что сейчас имеет значение – проповедь Благой Вести и спасение душ, какой смысл в гуманистических штудиях? К чему копаться в темных мыслях древних поэтов, когда перед тобою – вечность? Так впервые подняла свою дубовую голову чума ревностных евангелистов – антиинтеллектуализм. Еще одна причина, по которой вышли из университета многие студенты, была финансовой: здесь, как и в других университетских городах Германии, они добывали себе хлеб нищенством. Но нищенство в Виттенберге запретили – и что осталось делать? Многие студенты, не имевшие собственных средств, попросту разъехались по домам. Теперь в Виттенберге начался подлинный кризис, и городской совет видел лишь один выход: призвать на помощь Лютера. В городе не было иного лидера, способного даже отдаленно с ним сравниться; а значит, настало для Лютера время оставить Вартбург в прошлом.

Лютер переводит Новый Завет