Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Громкий разрыв между Лютером и Эразмом можно назвать одной из величайших интеллектуальных битв нашей эпохи. Подобно отношениям Фрейда и Юнга или Чарльза Дарвина и Альфреда Рассела Уоллеса, он проливает яркий свет на идейные проблемы и разногласия своего времени. Однако до того, как Лютер и Эразм принялись обмениваться ударами и пинками, их обычно считали союзниками. В сущности, едва учения Лютера начали распространяться среди широкой публики, многие в Ватикане возложили вину за это прямиком на плечи голландского «князя гуманистов». В Эразме, в его единственной любви – гуманизме, а также в его остроумных и популярных критических сочинениях в адрес Церкви видели ту плодородную почву, на которой возрос этот немецкий сорняк. Легко понять, как возникла такая мысль. В то время – особенно в первые два года после публикации «Девяноста пяти тезисов» – связь Лютера с Эразмом была очевидна. Пусть ни тот, ни другой не признавали этого впрямую – но они явно были интеллектуальными товарищами по оружию. Оба видели и громко заявляли, что Римская Церковь уклонилась с пути истины и нуждается в реформе. Разумеется, видели это не они одни – однако именно их голоса и перья в первую очередь подняли эту тему, затронули важную струну и нашли себе широкую аудиторию. Каким путем каждый предлагал идти к вожделенной реформе – вопрос второй; но многое из того, что они говорили, поражало сходством – не в последнюю очередь потому, что все это были очевидные истины.

И Лютер, и Эразм выступали против законнического подхода Церкви ко многим вопросам, ее внимания к мелочным внешним правилам и запретам за счет принципов более глубоких и важных. Эразм говорил: главным учением Церкви стало ныне не «возлюби ближнего своего», а «в Великий пост не ешь масла и сыра»[418]

. И Лютер, и Эразм видели одну из главных проблем в папе и папстве – и прямо об этом говорили. Исследователь Лютера Роланд Бейнтон пишет о том, что многое, выходившее из-под пера Эразма в тот период, звучало как одобрение Лютера, хотя впрямую Эразм никогда его не одобрял. Например, в новое издание «Примечаний к Новому Завету», выпущенное в 1519 году, Эразм добавил такой пассаж:

Но как осложнили и затруднили человеческие правила таинство покаяния и исповеди! Вечно висит над несогласными меч отлучения. Священный авторитет римского понтифика так замаран отпущениями, разрешениями и прочим, что благочестивый человек не может смотреть на это без тяжких вздохов. А Аристотель нынче в такой моде, что в церквях едва остается время толковать Евангелие.

В том же 1519 году он добавил в свою «Ratio theologiae

»[419] отрывок, во многом повторяющий и подытоживающий мысли Лютера того времени:

Некоторые полагают, что вселенское Тело Христово сжалось до размеров тела римского понтифика, не способного заблуждаться в вопросах веры и нравственности; так они приписывают папе больше, чем приписывает себе он сам, хоть и без колебаний оспаривают его суждение, случись ему помешать их обогащению или честолюбивым планам. Ужели это не прямой путь к тирании – в случае, если такая власть попадет в руки человеку нечестивому и свирепому? То же можно сказать и о десятинах, обетах, реституциях, отпущениях и исповедях, которыми дурачат простых и суеверных людей[420].