Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Сходство с Лютером здесь поразительное. Однако Эразм всегда отличался большой чуткостью к веяниям эпохи – а проще говоря, умел держать нос по ветру – и четко понимал, до каких пределов стоит поддерживать Лютера. Сам Лютер считал его человеком скользким – так и говорил: «Эразм – это угорь. Один Христос в силах его схватить». Так, например, Эразм всегда настаивал на том, чтобы дело Лютера разобрали по существу, но был осторожен и никогда прямо не высказывался в его защиту. Были между ними и разногласия – так что Эразм вовсе не хотел, чтобы разверзшаяся пропасть Реформации поглотила его, словно Корея[421]

. Например, воинствующий национализм Лютера – или, по крайней мере, заигрывания Реформации с национализмом – представляли угрозу надеждам Эразма на объединение Европы. Вполне сознательно Эразм посвятил свои комментарии к четырем Евангелиям четверым правителям новых европейских национальных государств: Генриху VIII Английскому, Фердинанду Австрийскому, Франциску Французскому и Карлу Испанскому. Образ единой Европы под эгидой Рима был для него важен и дорог.

Но еще одно, более фундаментальное различие состояло в том, как эти двое себя презентовали. Лютер был в высшей степени немец – иначе говоря, прямота и любовь к истине порой доходили у него до степени комической. В богословских спорах он иногда не знал удержу; и, по всей видимости, полагал, что так и надо, что, если он и перегибает палку, – Господь разберется. А Эразм был противником споров и открытых столкновений. Он был больше литератором, чем богословом – в сущности, богословом он не был вовсе, – и шутку, сатиру, намек всегда предпочитал прямоте и резким обличениям. В отличие от Лютера, к богословию Эразм был равнодушен – это в конечном счете и привело к громкому разрыву между ними. Не случайно святым покровителем Эразма был «благоразумный разбойник», никогда не слышавший ни о Троице, ни о Филиокве, ни даже о том, что Иисус – совершенный Бог и совершенный человек. Подробности богословских споров Эразма не занимали. Он просто не понимал, что в этом важного или интересного. Свою задачу он видел в другом – донести до как можно большего числа людей основы христианской веры. На этом он так настаивал, что в 1519 году общество, созданное несколькими годами ранее в Европе для просвещения Америки, перевело несколько его сочинений на ацтекский язык.

Разумеется, это не значит, что Лютер не стремился обращаться к простому человеку – или не считал это одной из важнейших своих задач. Напротив, быть может, именно это и привело его к успеху. Он обладал поистине поразительным даром обращаться напрямую к простому немцу, сидящему на церковной скамье, – природным даром, отшлифованным и заостренным частыми проповедями в Виттенберге. Пожалуй, именно удивительный интеллектуальный размах Лютера – способность переходить от переводов с латыни и греческого, от глубокой экзегезы и богословских исследований к простой и ясной проповеди, понятной любому крестьянину – делает его гением, которому трудно найти равных. Он не просто не пренебрегал простыми людьми; те, кто ими пренебрегал, были ему ненавистны. Мракобесие схоластов и Аристотеля почитал он враждебным и самому Христу, и тем, кого любит и о ком заботится Христос. Замечание об этом можно найти в его позднейших «Застольных беседах». «Прокляты те проповедники, – говорил он, – что в церкви вещают о высоком и сложном и, пренебрегая спасением бедных неученых простаков, ищут лишь собственной чести и славы или того, как бы угодить одному-двум влиятельным господам».

В предисловии-посвящении к своему «Трактату о добрых делах» Лютер писал: